— Никакого противоречия нет, почтенный Ахматбей. Сколько вы принесли в жертву баранов за всю жизнь?
— Э-э… — задумчиво протянул тот. — Думаю, много. А что?
— Так вот, когда все эти бараны соберутся в стадо, и вы решите переехать на них через волосяной мост, он оборвется под их весом, и вы полетите вверх тормашками прямиком в ад.
Ахматбей от возмущения надул щеки, но тут в разговор встрял Нури:
— Ходжа, а сколько ты баранов принес в жертву?
— Если честно, ни одного.
— Выходит, ты тоже не попадешь в рай?
— Отчего же? Бедные люди пересекают мост над адской пропастью на спине тех, кто при жизни измывался над ними.
— Что ты плетешь, оборванец?! — вскипел, не вытерпев, Ахматбей.
— Мулла я или не мулла?! — вскричал Насреддин так, что притихли все богачи. — Мне виднее, кто, куда и как попадет.
— Ты никакой не мулла, а языкатый самозванец! — вскочил со своего места взбешенный Абдулла.
— Разве я когда-либо утверждал, что я мулла и разве это я просил, чтобы меня сделали муллой? Этого хотели вы. Так чего вы теперь ругаетесь? — обернулся Насреддин к нему.
— Не нужен нам такой мулла! — яростно взмахнул рукой Абдулла. — Ты все утро насмехаешься над нами, говоришь всякие глупости, и даже не произнес проповеди. Мы не услышали ни одного мудрого слова.
— Когда задаешь глупые вопросы будь готов услышать глупый ответ, а мудрость услышит лишь тот, кто хочет ее услышать, — напутственно произнес ходжа. — А вот вам и проповедь. Бог спросил Мусу: «Знаешь ли ты, почему я ниспослал глупцам земные блага?» «Нет», — ответил ему Муса, и Аллах тогда сказал: «Для того чтобы мудрецам было ведомо, что земные блага обретаются вовсе не знаниями и умом». Что же касается мест в раю, то рай — это не базар, а всевышний — не базарный староста, чтобы продавать их за баранов. А богатства… Человек, уходя в мир иной, сможет забрать с собой лишь груз своих грехов и поступков, и именно о них надлежит нам думать.
Ходжа развернулся и покинул мечеть, а с ним ушли и остальные бедняки, оставив посрамленных богатеев наедине с собой.
У ворот мечети топтался слуга Шарифбека, и когда толпа бедняков рассеялась, он скользнул к Насреддину и подергал того за рукав.
— Что тебе? — обернулся к нему ходжа, старательно игнорировавший его.
— Почтеннейший Шарифбек просит ходжу к себе, — выдал тот елейным голоском.
— Просит? Это что-то новенькое. Раньше он требовал.
— Именно просит, — склонил голову слуга. — Так он изволил выразиться.
— Разве он опять болен?
— Нет, нет, кази — да прибудет над ним милость Аллаха! — совершенно здоров.
— Тогда что же?
— Это как-то касается Зариф-ако, — на этот раз снизошел до ответа слуга.
— Ну что ж, передай кази, я скоро приду к нему.
Слуга еще раз поклонился и заспешил обратно, а Насреддин, раскланявшись с последними из знакомых, зашагал торопливой походкой к дому Икрама.
— Что ему было нужно от тебя? — спросил Икрам, который стоял чуть в стороне и потому не слышал разговора ходжи со слугой кази.
— Похоже, наш справедливейший решил наложить лапу на богатства отправленного им в каменоломни Зарифа.
— Ну а ты-то здесь при чем?
— Такие дела в одиночку не делаются, Икрам. Пусть он и кази, но чтобы все было по закону, должны быть свидетели. Однако, кази жаден, и ни с кем не хочет делиться. К тому же друзей у него после моего судейства, похоже, вовсе не осталось. Вот он и решил найти лопоухого осла в моем лице.
— И ты пойдешь к нему?
— Икрам, но это самый подходящий момент дать ход дарственной Зарифа.
— Представляю лицо нашего кази, когда он узнает, что ослом-то оказался он, — усмехнулся до того молчавший Саид.
— Главное, чтобы его не хватил удар раньше, чем он даст ход этой бумаге.
— А ты уверен, что он его даст?
— Куда ж ему деваться? Но ты прав. На всякий случай собери человек десять или двадцать, пусть тоже подходят к дому кази.
— Хорошо, ходжа! — и Саида простыл и след.
Забрав из дома дарственную Зарифа, ходжа в сопровождении Икрама отправился к дому кази. Тот же в нетерпении поджидал его, стоя на пороге дома. Шарифбеку и вправду не терпелось разобраться с имуществом Зарифа. Кази чудились несметные богатства, которые вскоре станут только его. Правда, придется часть отдать этому оборванцу. Совсем маленькую часть — много ли надо Насреддину? Но это будет менее затратно, чем привлекать кого-либо из его дружков — тем придется отдать как минимум десятую часть каждому.
Шарифбек примерно знал, сколько можно поиметь на этом деле. Зариф от природы был крайне скуп, и каждую копейку откладывал. Жил он по меркам богачей довольно скромно. У него не было жены — бай считай это бесполезным расточительством, — не было шикарного дома. Держал он всего одного слугу. Скромный одноэтажный дом давно требовал ремонта, но Зарифу было жаль денег. Двор его тоже не блистал ухоженностью: чахлый яблоневый сад и виноградник — вот все, что у него росло за забором. Взглянув на все это, можно было и вправду подумать, что бай действительно так беден, как пытается это представить. Но кази-то знал: у Зарифа должно быть не менее пятидесяти, а может, и поболее тысяч динаров. И как не наложить лапу единолично на подобное богатство? «Но, — рассуждал Шарифбек, — если он разберется с наследством, оставшимся от Зарифа, самолично, без свидетелей, то наживет себе недругов и даже врагов. Не проблема найти нужный закон — проблема оказаться чистым в столь прибыльном деле». К тому же кази и так уже перессорился со всеми. Не хватало ему еще прослыть вором, обобравшим до нитки крупного бая, для чего пришлось отправить того в ссылку — ведь именно так все и решат!