— Тсс, моя радоссть! Ссдается, что это нечто съедобное, лакомый кусочек для нас, голлум! — При слове «голлум» он громко булькнул горлом, сглатывая слюну. Отсюда он и получил свое имя, хотя сам называл себя не иначе чем «моя радоссть».
Бильбо чуть из кожи не выпрыгнул, когда у него зашипело под самых ухом, и внезапно увидел перед собой бледные светящиеся глаза.
— Ты кто? — спросил хоббит, выставляя вперед кинжал.
— Кто оно, моя радоссть? — прошептал Голлум (он всегда говорил сам с собой, потому что больше никого рядом не было). Сейчас им двигал не голод, а любопытство, иначе он сперва бы схватил, потом зашептал.
— Я — мистер Бильбо Бэггинс. Я потерял гномов и потерял волшебника и не знаю, где нахожусь, и не хочу знать, мне бы только отсюда выбраться.
— А что у них в персстах? — спросил Голлум, глядя на меч, который ему совершенно не понравился.
— Меч, клинок из Гондолина!
— Шш, — сказал Голлум и сразу стал очень вежливым. — Шшто если оно посидит и посудачит с нами, моя радоссть? Оно любит загадки, ссдается, моя радоссть? — Голлум старался казаться приветливым, по крайней мере сейчас, пока не узнает больше про меч и хоббита, действительно ли он совершенно один, годится ли он в пищу, и хочется ли Голлуму есть. Кроме загадок ему ничего в голову не пришло. Загадывать их и иногда разгадывать — единственная игра, в которую он играл с забавными тварями, сидевшими по норам — давным-давно, до того, как растерял всех друзей, и лишился дома, и вынужден был уползти далеко-далеко в недра горы.
— Хорошо, — ответил Бильбо. Он старался казаться сговорчивым, пока не узнает больше про это создание, совсем ли оно одно, не злое ли и не голодное, и не дружит ли с гоблинами.
— Загадывай первым, — сказал хоббит, потому что не успел придумать загадку.
И Голлум прошипел:
Что к самому небу взросло без корней, высокого дуба сильней и видней?— Это легко! — ответил Бильбо. — Гора, я думаю.
— Оно быстро соображает? Устроим состязание, моя радоссть! Если радоссть спросит, а оно не ответит, мы его съедим, а если оно спросит, а мы не ответим, мы сделаем, что оно хочет, а? Мы покажем ему дорогу наружу!
— Идет! — сказал Бильбо, не решаясь спорить и лихорадочно придумывая загадку, которая спасла бы его от пасти этого существа.
Белые кони на красном склоне. Коням несыто, стучат копыта.Это все, что он смог вспомнить — мысль о пасти не шла у него из головы. Загадка была старая, и Голлум не хуже вашего знал ответ.
— Просто, просто, — зашипел он. — Зубы! зубы! моя радоссть; но у нас их только шесть!
И он задал вторую загадку:
Бескрылый летает, безрукий стучит, беззубый кусает, безгубый кричит.— Минуточку! — вскричал Бильбо, который по-прежнему думал о пасти. К счастью, он раньше слышал похожие загадки, и, взяв себя в руки, быстро придумал ответ. — Ветер, ветер. — Он так обрадовался, что с ходу сочинил новую.
«Это заставит скользкую подземную тварь поломать голову», — подумал хоббит.
Смотрит синее лицо желтым глазом вниз, а зеленое лицо желтым глазом ввысь.— Шш, шш, шш. — Голлум так давно жил под землей, что про все такое забыл. Однако, как только у Бильбо появилась надежда, что гадкое создание сдастся, Голлум вспомнил то, что видел давным-давно-предавно, когда жил с бабушкой в норе под речным обрывом.
— Шш, шш, моя радоссть, — сказал он. — Это солнце смотрит на маргаритку.
Врочем, обычные наземные загадки его утомили. Они напоминали о днях, когда Голлум не был таким одиноким, гадким и грязным, а это его злило. Более того, это разбудило в нем голод, и он решил выдумать что-нибудь похитрее и менее приятное.
Она никогда не рождалась на свет, ни вида, ни звука, ни вкуса в ней нет; она обитает в глубинах земли, в закрытом ларце и в надзвездной дали; она есть начало всего и конец; и страх в ней великий для смертных сердец.К несчастью для Голлума, Бильбо слышал похожую загадку, к тому же ответ окружал его со всех сторон.
— Тьма! — ответил он, даже не почесав в затылке и не пораскинув мозгами.
Шкатулка без крышки, ключа и щелей; но клад золотой заключается в ней.Бильбо хотел выиграть время, пока не придумает что-нибудь покаверзнее. Уж эту-то Голлум разгадает с ходу, хотя он и немного изменил слова. Однако для Голлума загадка оказалась крепким орешком. Он зашипел про себя, но разгадка не приходила, поэтому он продолжал шипеть и отдуваться.