— Трудно сказать, — ответил Эльронд, — но можно предположить, что ваши Тролли ограбили других грабителей или набрели на остатки старых кладов где-нибудь в горном тайнике на севере. Я слышал, что после войн Карликов с Орками в опустевших подземельях Мориа еще можно найти немало забытых сокровищ.
Торин обдумывал его слова. — Я буду держать этот меч в почете, — сказал он. — Пусть ему снова доведется рубить головы Оркам!
— Ваше желание может исполниться довольно скоро, как только вы очутитесь в горах, — заметил Эльронд. — Но покажите мне вашу карту.
Он взял ее и долго рассматривал, потом покачал головой: он не очень одобрял любовь Карликов к золоту, зато ненавидел Драконов и их свирепую жестокость; и ему грустно было вспомнить разрушенный Дол, его умолкнувшие колокола и сожженные берега Быстрой реки. Луна сияла широким белым серпом. Эльронд поднял карту, и белое сияние озарило ее.
— Что это? — произнес он. — Я вижу здесь Лунные руны, рядом с обычными, гласящими: «5 футов высота двери, и трое в ряд могут войти в нее».
— Что такое Лунные руны? — возбужденно спросил Бильбо. Он любил карты, как я уже сказал вам; он любил также руны, знаки и искусно сделанные надписи, хотя у него самого почерк был тонкий, а буквы походили на пауков.
— Лунные руны — это рунические письмена, для вас невидимые, — ответил Эльронд. — По крайней мере, если вы смотрите на них прямо. Они видны, только когда сквозь них просвечивает луна; кроме того, в более хитроумных случаях луна должна быть в той же фазе и светить в тот же день, как и когда писались эти руны. Их выдумали Карлики и писали серебряными перьями, как могут подтвердить и ваши друзья. Эта надпись сделана некогда в Канун Дня Середины лета, когда луна была вот таким серпом.
— Что же здесь написано? — спросили Гандальф и Торин одновременно; обоим было слегка досадно, что первым прочел надпись Эльронд, хотя, в сущности, у них для этого не было условий, которых пришлось бы ждать еще неизвестно сколько времени.
«Будь у серого камня, когда застучит дрозд, — прочел Эльронд, — и когда солнце, заходя, в День Дьюрина, последним лучом осветит замочную скважину».
— Дьюрин! — воскликнул Торин. — Он был отцом отцов одного из двух последних племен Карликов — племени Долгобородых — и предком моего деда!
— А что это за День Дьюрина? — спросил Эльронд.
— Первый день Нового года у Карликов, — ответил Торин. — Это первый день последней луны осенью, на пороге зимы. Мы называем Днем Дьюрина тот день, когда последняя осенняя луна встречается в небе с солнцем. Но это мало нам поможет, ибо нам сейчас не под силу будет определить такой день.
— Это мы еще посмотрим, — произнес Гандальф. — Есть там еще какие-нибудь надписи?
— Нет, насколько видно при этой луне, — ответил Эльронд. Он отдал карту Торину, и они пошли к реке, где Эльфы встречали День Середины лета песнями и плясками.
Утро этого дня было такое яркое я свежее, какое только можно себе представить: в голубом небе ни облачка, и солнце блестит на воде. Отряд выехал среди прощальных песен, веселый и бодрый, и заранее зная, какой дороги держаться, чтобы перевалить через Туманные годы и попасть в Дикие страны за ними.
Глава 4. ЧЕРЕЗ ГОРЫ И ПОД ГОРАМИ
В эти горы вело множество дорог, а через них много перевалов. Но большинство дорог было обманчиво и вело в тупики или ловушки; на большинстве перевалов путников подстерегали злые силы и ужасные опасности. Карлики и Хоббит, руководимые мудрыми советами Эльронда и памятью Гандальфа, умели выбрать нужный путь к нужному перевалу.
Много дней прошло уже с тех пор, как они выкарабкались из долины и оставили Последнее Убежище далеко позади; и все еще они поднимались и поднимались. Путь был тяжелый и опасный, извилистый, одинокий и длинный. Теперь они могли оглянуться на места, покинутые ими и лежащие далеко внизу. Далеко-далеко на западе, где все сливалось в синей дымке, лежала — как знал Бильбо — его страна, где все было привычным и удобным и где он жил когда-то в своей тихой норке. Он вздрогнул. Здесь, наверху, становилось холодно, и ветер свистел среди скал. Иногда со склонов срывались камни, вокруг которых снег подтаял на полуденном солнце, и скатывались поодаль (это было удачей) или у них над головами (это было опасно). Ночи были холодными и неуютными, и они не смели петь или говорить громко, ибо это звучало зловеще, а тишина словно противилась тому, чтобы ее нарушали, — если не считать шума воды, стонов ветра и потрескивания камней.
«Внизу уже лето, — думал Бильбо, — там убирают сено и устраивают прогулки. Жатва и сбор ягод начнутся раньше, чем мы, при такой скорости, начнем спускаться по другую сторону гор». У остальных мысли были такими же мрачными, хотя, прощаясь с Эльрондом в полный надежд День Середины лета, они весело говорили о том, как перевалят через горы и будут скакать по равнинам за ними. Они думали достичь тайного входа Одинокой горы в дни первой луны августа, — «может быть, в самый День Дьюрина», говорили они. Только Гандальф покачивал головой и не сказал ничего. Карлики не ходили этим путем уже много лет, но Гандальф на нем бывал, и знал, как возросли зло и опасности в Дикой стране с тех пор, как Драконы стали теснить Людей, а Орки, разграбив подземелья Мориа, начали распространяться все шире. Даже удачные планы таких мудрых кудесников, как Гандальф, и таких добрых друзей, как Эльронд, могут оказаться нарушенными, если вы идете на опасное приключение и вступаете в Дикие страны; и Гандальф был достаточно мудрым, чтобы знать это.