— Косоглазие заработаешь, — серьёзно оповестило руководство.
Мишка покраснел и снова уставился в окно, улыбаясь, как дурачок. В этот момент он был таким счастливым, что даже не верилось.
Когда они въехали во двор элитной многоэтажки, Мишка не знал, куда себя девать от волнения. В лифте поднимались молча, изредка бросая друг на друга изучающие взгляды. Переступко потряхивало, как от ударов мини-электрошокера. Предвкушение сводило бедного с ума. Думать о чем-то другом не получалось. Только мужчина напротив, только его взволнованное дыхание и серые, пронзительные глаза.
Квартиру Керчинского парню рассмотреть не удалось. Едва за ними захлопнулась входная дверь, Руслан, рыкнув, прижал пискнувшего Мишку к стене, выцеловывая его лицо. Смяв в своих ручищах аккуратные, упругие ягодицы, затарахтел как трактор, заводясь. Потёрся своим внушительным стояком о бедро парня, заявляя свои абсолютные права на послушное, прижатое им тело. Переступко не сопротивлялся, балдея от напора и страсти, с которой его целовали и прижимали. Стонал и всевозможно подставлялся под столь горячие желанные ласки, позволяя делать с собой всё, что захочет его шеф.
— Послушный, — улыбнулся ему в губы хозяин квартиры и, подхватив под ягодицы, оторвал от пола. Мишка тут же обхватил ногами крепкую талию, оплел руками шею, зарываясь носом в тёмных, чуть жестких волосах.
Как они оказались в спальне, Переступко не понял. Вот они целовались у двери, и вот он уже прижат к приятной прохладе покрывала. Из окна напротив лился тусклый свет придорожного фонаря, погружая комнату в интимный полумрак. Керчинский приподнялся, вставая на колени и стягивая с себя рубашку. Мишка смущенно за этим наблюдал, а тот просто взял и дёрнул, разрывая швы. Пуговицы с тихим цоканьем покатились по полу, рубаха полетела следом. Блондин невольно залюбовался широкой грудью с коричневыми, ровными окружностями сосков, с явно проработанной мускулатурой и тёмными, короткими волосками, чёткой линией диафрагмы и пресловутыми кубиками пресса, появляющимися при каждом глубоком вдохе хозяина этого великолепия. Полоской густых, тёмных волос, спускающейся от пупка к ремню на джинсах и теряющейся где-то под ними. Кожа тёмная, смуглая…
Красивый.
Мишка на его фоне был тщедушным. Тонким, жилистым, бледнокожим и блондинистым везде. Разве что глаза имели насыщенный кофейный оттенок.
Не давая смущенному парню загоняться дальше темой внешности, Керчинский навалился сверху, вжимая собой в одеяло. Принялся неистово целовать, стягивая по пути мешающую одежду. Очнулся Мишка, когда его черные боксеры улетели куда-то за спину Руслана. Мужчина впился в него жадным взглядом, изучая, пусть и худое, но все же мужское тело. Никаких выпирающих косточек и впалых животов. Вполне себе внушительные для такой комплекции плечи, сильные руки с широкой кистью и узкие бедра. Ноги красивые, с четко прорисовывающимися контурами мышц — как у легкоатлета.
Переступко вконец смутился под столь пристальным взглядом, попытался прикрыть ладошками срамное место. Хотя чего прикрывать-то? Чего еще там не видел ухмыляющийся, сероглазый обольститель?
Когда Керчинский стянул остатки одежды с себя, Мишка трусливо подумал о побеге, нервно косясь на окно. Руслан, заметивший его метания, вопросительно изогнул бровь, снова нависая над парнем.
Переступко вполне серьёзно напугался и прежде чем успел подумать, ляпнул:
— Оно не пришвартуется! — и тут же вспыхнул до кончиков ушей.
Мужчина тихо засмеялся, поймал руку парня и принялся нацеловывать каждый палец.
— Не волнуйся, мы подготовим гавань.
Распалившийся Керчинский, подмяв парня под себя, принялся катать того по кровати, сбив покрывало. Тискал, мял, прикусывал. Вертел и так, и эдак, оставляя засосы и следы укусов на нежной, светлой коже. Метил собой послушного, балдеющего мальчика. Мишка млел в чужих руках, постанывал, выгибался, подставляясь под долгожданную ласку. Его нереально вштыривало от собственной покорности и чужого доминирования. Руслан делал всё, как тому нравилось. Парню до одури хотелось принадлежать, отдавать, отдаваться. От возбуждения даже заложило уши. Собственные стоны он скорее чувствовал, нежели слышал. Захлебываясь ощущениями и эмоциями, Мишка несмело гладил и целовал в ответ. Керчинский всячески поощрял подобную инициативу, подставляясь под робкие ласки, довольно урча.
Накрывшее с головой желание, заставляло Переступко выгибаться, стонать, тереться и пошло разводить ноги под Русланом, потираясь своим стояком о возбужденный член мужчины. Начальство от этого дурело, сатанело и рычало, делая ровно то, чего хотел мальчишка под ним. Резко привстав и потянув пискнувшего Мишку за собой, перевернул его на живот. Просунул под парня руку и вздернул вверх его бедра. Стиснув зубы, прошелся своим внушительным причиндалом между чужих ягодиц, пощипывая округлые половинки. Блондин судорожно сжимал в кулаки простынь, уткнувшись раскрасневшимся лицом в подушки.
Чуть отстранившись и перегнувшись над кроватью, Керчинский зашуршал чем-то в тумбочке. Несколько мгновений, показавшихся Мише непозволительно долгими, ничего не происходило. А потом холодные, скользкие пальцы уверенно коснулись вмиг сжавшегося ануса. Приласкали лихорадочно сжимающееся колечко мышц.
— Расслабься, — прохрипел в ухо Переступко, прижавшийся к спине, шеф, осторожно вводя один палец.
Мишка выдохнул, прислушиваясь к себе, и сам толкнулся назад, насаживаясь. Тихо застонал.
— Умница. Мой умница, — зашептал Руслан, лаская блондина изнутри.
А подчинённый под ним терялся в давно забытых ощущениях, дрейфуя на волнах томительного кайфа. Когда в него проник ещё один палец, Мишка выгнулся в спине, зашептав что-то нечленораздельное. Член ныл от напряжения, обильно истекая смазкой на директорскую койку. До отупения хотелось больше, сильнее, жёстче. Переступко нетерпеливо заёрзал под разгорячённым, сдерживающимся на одном честном слове, Русланом.
— Надо ещё, не хочу делать больно, — рыкнул тот, надавливая на спину любовнику, заставляя сильнее прогнуться в спине.
И сладкая пытка продолжилась. Третий палец вошёл легко, вынуждая бедного Мишку жалобно скулить в подушку. А когда Керчинский задел внутри нужную точку, беднягу подкинуло на кровати, прошив разрядом нестерпимого удовольствия и вырвав громкий протяжный стон.
— Вот оно, — шептал Руслан куда-то в шею любовнику, вновь и вновь задевая чувствительное место.
Бедного блондина кошмарило на простынях, как припадочного, заставляя орать до хрипоты и подмахивать бедрами навстречу умелым пальцам. Но это было не то! Собирая остатки сознания в кучу и всхлипывая, Мишка простонал:
— Русла-а-а-ан Ва-а-а-алерич, ну па-а-а-ажалста…
Бедный «Валерич» уже и сам плохо соображал, мужское естество болезненно сводило от напряжения, мозг плавился под напором искрящегося удовольствия, а расхристанный под ним и умоляющий мальчишка сводил с ума. Такое откровенное подчинение и желание дурманили лучше любого наркотика.
Мишка же готов был сдохнуть прям там, между подушек, запрещая себе касаться собственного требующего внимания возбуждения, желая получить разрядку от ощущения наполненности сзади. И когда здоровенный, пульсирующий член втолкнулся в него весь разом — до упора, парень заорал дурниной, сцепив зубы на наволочке. Руслан, лихорадочно вцепившись в упругие ягодицы, принялся яростно вколачиваться в ошалевшего от ощущений парнишку. Пошлые влажные звуки и шлепки заводили ещё больше. Переступко содрогался, сгибался, скулил, срываясь на крик.
— Я ща-а-а-ас сдо-о-охну! — проорал он особенно громко, вцепившись руками в деревянную спинку кровати.
Ещё пара глубоких, резких толчков, и Мишка выгнулся, сжимая пальцы на ногах и дёргая белокурой головой. Прошиваемый волнами экстаза, он так сильно сжимался, обхватывая член Керчинского, что тот запрокинул голову и протяжно застонал, срываясь в такой же крышесносный оргазм, подаваясь бёдрами вперёд, стиснув до синяков Мишкины бока…