— Слушаю.
— Мистер Лукас? — женский голос.
— Да.
— В конторе Френка Сайза мне дали ваш домашний номер, — голос молодой, решил я, его обладательнице никак не больше двадцати пяти.
— Чем я могу вам помочь?
— Меня зовут Каролин Эймс. Я дочь Роберта Эймса.
— Слушаю вас, мисс Эймс.
— Вы всех расспрашиваете о моем отце, — она не обвиняла меня, лишь констатировала факты. Возможно, тем же тоном она сообщила бы кому-либо о смерти ее любимого щенка.
— Да, задаю разные вопросы. Кстати, мне есть что спросить и у вас.
Последовала короткая пауза.
— Вы — честный человек, мистер Лукас?
— Стараюсь быть им, — теперь паузу пришлось выдерживать мне. Пришлось подумать, прежде чем отвечать на этот вопрос, поскольку ранее меня об этом не спрашивали.
— Если вы получите материалы, раскрывающие правду о моем отце, вы их используете в своей работе?
— Да, — тут уж я не колебался. — Несомненно.
— А Френк Сайз их опубликует?
— Да, я уверен в этом практически на сто процентов.
— Даже, если они докажут, что он солгал?
— Вы имеете ввиду Сайза?
— Да.
— Обычно он признается, если в чем-то дал маху. Причем делает это даже с радостью.
— В данном случае никакой радостью и не пахнет.
— Это точно.
Вновь она помолчала, а заговорила уже другим тоном, словно читая по бумажке или повторяя заученный текст.
— У меня есть информация, доказывающая, что мой отец стал жертвой обстоятельств. Пленки, документы, мои показания на пятидесяти страницах. Для того, чтобы смыть пятно с честного имени моего отца и возложить вину на тех, кто того заслуживает, я готова передать эти материалы вам, в три часа дня.
Она записывает наш разговор, догадался я, а потому постарался не говорить лишнего.
— Я готов взять у вас эти материалы. Где мы встретимся?
Она назвала уличное кафе на Коннектикут-авеню, недалеко от отеля «Шорхэм».
— На улице? — уточнил я.
— Да, на улице. Я хочу, чтобы вокруг было много людей.
— Как я вас узнаю?
Она коротко описала себя и добавила: «Я буду с зеленым „дипломатом“», — после чего повесила трубку.
К тому времени уже появилась отсутствовавшая мамаша и теперь она убирала овсянку, вываленную Мартином Рутефордом Хиллом на пол. Малыш с интересом наблюдал за телодвижениями Сары Хилл, а когда она закончила и поднялась, улыбнулся, сказав: «Глок».
— С «глоком» разберемся позднее, — она посмотрела на меня. — Кто победил, этот чертов ребенок или тот чертов кот?
— Я зафиксировал ничью.
— Он хоть съел большую часть овсянки.
— И не расстался бы с остальным, если б был голоден.
— Хочешь еще кофе? — спросила она.
— Не откажусь.
Сара наполнила мою чашку, налила кофе и себе. Села за круглый кухонный столик, держа чашку обеими руками, и уставилась на сад, начинающийся за большими стеклянными дверями. Садом занималась только она, и там уже цвели кизил и азалии. Потом должен был прийти черед роз и жонкилий. Траве в саду места не нашлось, Сара отдавала предпочтение цветам и кустам, меж которыми неторопливо вилась выложенная кирпичами дорожка. Три старых ели обеспечивали тень.
— Алтей розовый, — вырвалось у Сары. Я повернулся к стеклянным дверям.
— Где?
— В углу у кизила.
— Ты права. Ему там самое место.
— В них можно ловить пчел?
— В цветках алтея?
Она кивнула.
— Зажать лепестки и слушать, как они жужжат внутри.
— А что потом?
— Полагаю, выпустить их. Впрочем, мой брат давил их ногой.
— Я всегда думал, что он очень злобный тип.
Сара Хилл и я жили вместе чуть больше года. Познакомились мы в один из субботних дней в библиотеке Конгресса и я пригласил ее к себе, пропустить стаканчик, а потом она осталась, на следующей неделе перевезя свои книги, ребенка и фотокамеры. Без особого обсуждения мы разделили домашние обязанности: она занималась садом и прибиралась по дому, а я готовил ужин, если она давала понять, что ей заниматься этим не хочется. Я также ходил за покупками, пока она не поняла, что толку от меня мало. Я покупал не то, что нужно, а что захочется.
Сара была фотографом, специализирующимся на так называемых неформальных портретах. Ее услуги находили спрос у многих организаций, расположенных в Вашингтоне, которым для рекламы требовались фотографии чиновников и членов совета директоров. И зачастую, используя лишь старенькую «лейку», Сара создавала удивительные портреты, на которых мужчины и женщины средних лет, ворочающие многомиллионными суммами, выглядели мудрыми, добрыми и человечными. Она настояла на том, чтобы ежемесячно вносить двести долларов на домашние расходы. Я относил их в банк и клал на накопительный счет Мартина Рутефорда Хилла.