— Как же нет, — бормочу я, целуя ее глаза, — когда тебя и зовут Любовь… Можно я потрогаю твои волосы? Они у тебя такие… сказочные…
В это время в коридоре раздаются торопливые шаги.
— Есть тут кто? — слышу я голос шефа, который дежурит с нами этой ночью.
— Есть, — рванулся я к двери.
Но он уже успел включить свет.
— Что здесь делает больная? — Он хмуро смотрит на Любочку. — Ладно, об этом потом. В первой палате плохо больному Голикову, со стенокардией. Сделайте эуфиллин и дайте кислород.
«Кислород-то зачем?» — думаю я.
Набираю в шприц эуфиллин и бегу в первую палату.
— Сейчас вам станет лучше, — говорю я Голикову, вынув иглу из вены.
— Я знаю, — улыбается он белыми губами на синюшном лице, тяжело дыша. — Не в первый раз… Укольчики-то где учился ставить?
— У меня просто рука легкая, — улыбаюсь я. — Сейчас кислород принесу.
— Бог с ним, с кислородом, не надо. Уже прошло. Теперь буду спать, как Илья Муромец…
— Я минут через десять зайду, посмотрю, — говорю я. — Спокойной ночи.
Я прошел по палатам — все было тихо. Вернулся в первую — Голиков действительно спал. Хороший мужик. Сердечники вообще редко бывают занудами.
Любочка по-прежнему сидела на кушетке и рассматривала тетрадь назначений.
— Саша, мне укол вычеркнут, а Евдокия Петровна утром делала… Почему?
— Потому что тебе его отменили уже после обеда, — на ходу придумываю я.
Шею бы сломать этой Евдокии! Ведь еще вчера отменили!
Я хотел отослать Любу спать, но вместо этого снова уселся рядом с ней, и теперь мы целовались уже при свете, пока на лестнице не послышались шаги Марьи Ивановны, возвращающейся из приемного покоя.
— До утра, — сказал я.
— Что это она тут делала? — поинтересовалась Марья Ивановна, выключая стерилизатор.
— Снотворного просила — уснуть не может, — соврал я.
Утром, на пятиминутке, шеф был злой, как дьявол. Сначала он дал нагоняй санитарке за то, что она спала ночью в коридоре на раскладушке, да еще и храпела. Потом отругал Марью Ивановну за то, что она слишком долго сдает сводки в приемный покой. И наконец добрался до меня.
— Так! — сказал он. — Ну а теперь о нашем юном донжуане! — Он вперился в меня своими зенками. — Я здесь не позволю заводить шашни с больными! Сегодня Таня, завтра Маня, а послезавтра меня снимут с работы!
— А вы очень боитесь потерять пост заведующего? — зло спросил я.
Уж что-что, а дерзить всем этим взрослым я еще в младших классах умел.
— У нее больное сердце! Ей ночью спать надо! — взревел шеф.
— Да?! — заорал я на него. — А кроме того, что сердце у нее больное, вы еще что-нибудь знаете? Как вам вообще это удалось установить? По справочнику для фельдшеров, который валяется у вас на столе?
Я их всех ненавидел! И их, и эту их медицину!
— Во-он! — взбешенно сказал он. — Наглец! Не видать тебе зачета по практике как своих ушей!
Но я еще не все сказал.
— Да плевать мне на ваш зачет! — крикнул я. — Какого чёрта вы пичкаете ее таблетками, если даже не можете установить точного диагноза?!
— Выведите его! — приказал шеф.
Меня вывели.
— Хорошо, что она выбрасывает эти наши таблетки за окошко! А то бы давно отравилась! — крикнул я уже из коридора. — Коновалы проклятые!
Господи! Конечно, я понимал, что никто-никто — ни лечащий врач, ни шеф, ни профессор Петрушевский — ни в чем не виноват. Но я все равно их ненавидел! Эта высокомерная уверенность и мудрая смиренность взрослых лиц была ненавистна мне еще с тех пор, как умерла моя мама… И все они смотрели тогда так же — уверенно и смиренно… Но об этом я вообще не хочу говорить. Всё! Всё!
В тот же день ко мне прибежал Боря.
— Ты с ума сошел! — зловеще произнес он с порога. — Ты что натворил?! Зачем ты с шефом поругался?
— Пусть не лезет не в свое дело! Тоже еще — общественный обвинитель нашелся!
— Он классный мужик! — сердито закричал на меня Боря. — И хороший врач! И в газете про него статья была! С фотографией! А ты кто? Ты кретин!
— Плевать!
— Тебя же вытурят, ты что, не понимаешь?
— Плевать! — повторил я.
— Саня, ёж-колобок! Ты сдвинулся? Ты же жизнь себе ломаешь!
— Плевать!
Боря подскочил ко мне, схватил за воротник.
— Кретин! — зло сказал он. — Приди в себя! Зачем тебе это надо? Она умрет через месяц!