- Ну почему? Просто нужно знать откуда у любой причины растут ноги. Тогда еще один кирпичик в нашем сознании ляжет ровно. И если поймешь, что существует общая тенденция, а не только твоя тут вина… должно стать чуть легче, правда? Сюда легко припрячь Фрейда – все проблемы приходят к нам из детства, но я не стал бы обобщать - просто очень многие. Не так все хреново - нет. И не безнадежно. Никто не мешает нам целовать руки любимым женщинам, дарить цветы, обнимать их и говорить ласковые и благодарные слова при детях. Есть семьи, где это норма, их не так и мало. И даже не важно, как мы назовем для себя чувство, если оно правильно прореагировано... и выражается вот так. Чтобы изменить что-то глобально, всегда лучше начинать с малого. С самого себя, со своей семьи, своих детей…
Влад слушал его, отвечал потом еще на какие-то вопросы. И успевал думать о том, что некоторые вещи сегодня не то, чтобы открыл для себя с нуля, но точно взглянул на них под каким-то новым и очень правильным, по ощущениям, углом.
И то ли казалось… но будто и правда стало чуть спокойнее. Будто и правда где-то в голове более уютно улегся один из его больных кирпичиков.
Глава 11
Похороны помнились плохо. Все шло само собой, плыло так... будто мимо сознания. Может потому, что все это время я была безумно занята - до того времени буквально, когда вернулась обратно в квартиру. Прощаться, на отпевание и на кладбище пришло очень много народу...
Когда у мамы случилась первая, а потом и вторая операция, в нашу дверь часто тихонько стучали или громко звонили – кто предлагал деньги, пускай и немного, кто помощь физическую, кто шел с гостинцами, небольшими подарками. Случилась даже новомодная мочалка – сетчатой тряпочкой, желтая, от какой-то из подъездных бабушек. Домашняя выпечка, конфеты, нежно любимые Ритой фиалки в горшочках... Маму любили и помнили на работе (вначале она преподавала в гимназии, позже, когда уже болела, работала там завхозом), знали и ценили мои друзья и соседи. И Слав будто был на кладбище – Валя, наверное, постаралась, я о нем даже не вспомнила.
Я вообще мало кого там видела. Здоровалась правда, что-то отвечала, но с кем именно, что… потом было не вспомнить. И вокруг некогда смотреть - я смотрела на нее, стараясь запомнить и насмотреться напоследок. Да и вообще… вся была в суете и хлопотах: поправить подушечку под ее головой, волосы, проверить на месте ли крестик, отследить прогоревшие свечи на отпевании. И чтобы полосочка бумаги с молитвой не улетела с ее лба, равномерно лег потом песок… аккуратно выравнен был холмик. А еще цветы - их клали не так. Нужно было ровненько. Руки тряслись…
Кто-то сунул мне рюмку с холодной водкой – конец сентября, порядком похолодало уже. Прямо там и сунул - у ямы, которую быстро забрасывали рабочие. Осторожно, чтобы не расплескать, я донесла емкость до рта и хлопнула без разговоров, только тогда и поняв, что именно пью. Закусила предложенной конфетой, разжевала потом дольку яблока. Жизнь будто остановилась, застыла, а я завязла в глубоком, тягучем болоте. Жевала бездумно - как корова сено, смотрела и не верила, что все на самом деле, слишком как-то обыденно, материально что ли все было – челюсти двигаются, шелестят лопаты по песку, тихие голоса, сырой ветер, не очень приятная после приторной конфеты кислость яблока… Алкоголь упал в пустой желудок и исчез там, как капля в море.
- Пасиб… - икнулось голодно.
- За Царствие небесное для нашей Маргариты, - отозвалась сбоку тетя, - счастливая – отмучилась уже, а нам еще положено впереди, - вздохнула. А я засмотрелась на нее. Больные от слез глаза видели, как в тумане и тем сильнее казалось сходство между сестрами.
- Да… за царствие. Как вы на маму похожи!
А мама не похожа... Губы подернуты синевой, кожа желтая и холодная такая… молчит... Заскулило опять внутри, заныло.
- Чшшш… - Валя обняла за плечи, - Катерина, вы что-то еще сказать хотели?
- А… да! Мариш, у меня там Майка после мастита с двумя колготится. Не обидишься, если я с кладбища сразу на электричку?
- Ну что вы, тетечка. Целуйте ее за меня, давно мы… И спасибо вам! Спасибо, что с мамой тогда… - куснула в очередной раз совесть.
- Ой, да я свободна тогда была! Никому можно сказать и не нужна, кроме нее. Не бери в голову, когда за мной вот так поплачешь – должок и зачтется… - аккуратно промокнула она красные, с отечными веками глаза. Высморкалась.
Тетя, да и мама тоже относились к смерти как-то обыденно, что ли? К своей, понятно… И от того, что она сейчас не страдала напоказ, хотя и сильно горевала по Рите, мне становилось чуть легче. Правда ведь – все там будем, может действительно встретимся.