Теперь в копилку капнула французская решетка на окнах дома и надежно запирающиеся ворота. А еще та женщина и ее взрослый сын, что нашел по его просьбе Вадим - погорельцы, которых приютил монастырь. Парень будет мелькать у дома, помогая когда нужно - Влад оставил ему свою машину, выписав доверенность. Все равно старенькая тачка не вариант для успешного адвоката. Он уже взял в кредит более приемлемый вариант.
Мать Андрея поможет по дому… если Марина согласится, конечно - хотя бы на тот период, пока парень ищет работу и как-то налаживает их жизнь. Вариант, который предложил Вадим - сдавать им Маринину квартиру, был бы идеален. Тогда не пришлось бы оплачивать саму работу.
И ему было бы легче, спокойнее… будто все продумал. Кроме подхода к воде, но это действительно терпит.
Даже с Баркановым продумал. Осенило вдруг… прямо во время разговора с клиентом тюкнуло вдруг в голову - а как поступил бы он сам, если бы совершил глупость, ошибку? А это так, потому что Барк, судя по всему, дорожил семьей. Жена, ребенок… Влад узнавал специально - хорошая, крепкая, на первый взгляд, семья. А как уже там на самом деле, если дошло до детей на стороне…? Но если бы говнюк был в них заинтересован, то сделать тест ДНК с его возможностями - вообще не проблема. Значит, он неспокоен в отношении того, не станут ли эти дети, если они вдруг его, проблемой для его семьи. Он, Влад, тоже постарался бы закрыть вопрос… да любой мужик предпочел бы предельную ясность. Барк поступил так, как и предположил Влад - узнал дату выписки и просто смотрел, делая выводы. Нет, сам Влад сделал бы иначе, потому что у них разные ситуации, но в целом…
И он сорвался, прилетел, хотя и не собирался заставлять Маську нервничать. Но эта чертова потребность - все предусмотреть, обставить, защитить… точно уже была сродни маниакальной.
Женщина три раза сказала «нет», а он все упорствовал, оставаясь рядом - хотел с ней, хотел ее. Рядом с Мариной он постоянно находился в странном состоянии, близком к мазохизму - надежды, ожидания, предвкушение, боль, вина… но не дурак же - понимал, что остается только мечтать, и он мечтал - рядом с ней, чувствуя ее запах и тепло, это было особенно сладко и волнительно.
Желание и предвкушение близости было огромным. Даже с животиком, поправившись и изменившись в лице, Маришка манила и волновала нешуточно. Вспоминалось многое и разное - в подробностях. Он держал лицо, держал эмоции и желания в руках, говорил скупо и отстраненно, чтобы не дрогнул голос, не потянулись руки. Потому что с ума сойти как хотелось, чтобы так, как раньше… и в то же время иначе: долго-долго рассматривая, трогая везде, чувствуя ее отклик на каждое движение - нежное и рваное… Вряд ли он оказался бы способен на нежность - с такой-то голодухи. Но Маринка особо и не любила ваниль… скорее - перчик. Они так совпадали, так подходили друг другу когда-то, так сладко и в то же время легко им было вдвоем!
О других, бывших в его жизни за время без нее, он не думал. Знал, чувствовал, что только с ней его ждет то самое - особенное, непохожее ни на что другое. Нет… на красивую бабу всегда встанет, но это не то - слишком мало. Когда уже совпали с кем-то настолько, что бесконечно комфортно и телу, и душе, это заставляет быть минимум - разборчивым. Максимум - продолжать надеяться и ждать.
Он не отказался от нее - просто неспособен, как оказалось. Однолюб? Наверное. Михаил подтвердил, что в принципе он сделал все, что мог, во всяком случае ясно обозначил свои намерения и желания. И теперь решать ей, а ему терпеливо ждать знака - если у нее еще что-то к нему осталось, если он нужен, если поймет, что способна простить. Когда придет в себя после родов (во время созвона пожилой врач жаловался, что попила она у него кровушки), когда отойдет от сильных впечатлений, втянется в новую жизнь… Может и подумает еще, вспомнит о нем?
А нет, значит - нет. Тогда он так и будет до старости перебиваться случайными женщинами.
Пока не было дела ни до чего такого. Да и к сексу он всегда относился ровно, считал - его значение для мужчин слишком преувеличено. В молодости, конечно, горел этим, потом нашел себя вместе с Мариной, а дальше все пошло не так. Не хотелось больше этого «не так», крайности такой не было и необходимости тоже.