Лапенков послушно закрыл глаза и стал думать.
Сначала мыслей никаких не было. Просто в голове было какое-то приятное кружение, а во всем теле — сладкая ломота. Лапенков напрягся. Мелькнула мысль: выпить бы еще коньяку! Но это было не то. Потом снова мыслей не было. Потом наконец они появились.
Это были удивительные мысли, тягучие и ароматные, пахнущие коньяком и сигаретами «Бенсон»…
Вот они, мысли Кирюши Лапенкова, в кратком изложении.
«Убью повара! Он — сволочь! Впро-чем, по-че-му?.. Ну, суп плохо готовит! Ну и что?.. Не нравится — не ешь. За что убивать? Лучше участкового доктора кок-ну!.. Он, бедняга, бегает целый день по вызовам, ночей недосыпает, а я его из ружья?.. Вот Точилина действительно стоит у-ко-ко-шить!.. Почему путевочку не даешь?!.. Потому что нет!.. Где он ее возьмет?.. Родит, что ли?.. А так он хороший человек, Точилин!.. И начальник отдела Корольков тоже хо-ро-ший человек!.. Если и кричит, то за дело!.. Запрос в Керчь я действительно забыл отправить… Пусть живет, на радость людям!.. Ох, какая музыка! Легран?.. Хороший человек Легран!.. Надо посоветовать соседу Рубинину, пусть он эту музыку достанет… Хороший он парень, молодой, красивый… Его девушки любят… За что ж его убивать?.. Нет, я не на него злился… Я на лето злился!.. Жаркое лето! Радиации много!.. И ничего не много!.. В самый раз… Футболистов пострелять, что ли?.. Да их же тысячи! Патронов не наберешься… Да и как же без футбола?.. Одна радость… Почему одна?.. А телевизор вечером посмотреть — плохо, что ли?.. „А я иду, шагаю по Москве, и я ещё пройти смогу…“ Это что, тоже Легран?.. Нет, это наша песня. Хорошая песня… „Ой ты, рожь высо-ка-я… Ой ты… хм… вт… бт… уз…“».
Лапенков уснул. Ему приснился красивый сон. Будто он идет по красивому городу, навстречу идут красивые люди, а у него прошел гастрит. Лапенкову стало так хорошо, что он достал ружье и, на радостях, пальнул в воздух… Выстрел получился громкий, и Лапенков проснулся…
Несколько секунд он изумленно смотрел на бородатого человека, сидящего в кресле напротив и что-то зарисовывающего в альбоме, а потом вспомнил, где он и что с ним.
— Послушайте, товарищ художник, — жалобно сказал Кирюша. — Не надо…
— Что не надо? — спросил художник, подняв голову.
— Не надо с меня убийцу, — сказал Лапенков. — Не подхожу я… — И, сам не зная почему, Лапенков вдруг всхлипнул.
— Да не волнуйтесь вы, — сказал художник и улыбнулся. — Не расстраивайтесь… Я рисую с вас косулю…
Он остановил меня на улице.
Подошел, тронул за рукав и, воровато оглядевшись, тихо спросил:
— Не купите?
— Что именно? — не понял я.
— Пятерочку…
— Какую пятерочку?
— Вот эту! — и протянул мне новенькую пятирублевую бумажку.
— Фальшивая? — поинтересовался я.
— Нет, почему… — обиделся он. — Самая настоящая…
— А почем пятерочка? — спросил я, еще плохо понимая всю абсурдность такого вопроса.
— За трешку отдам, — сказал он.
Я испуганно посмотрел на него. Это был обыкновенный человек в темном пальто и шляпе. На носу сидели круглые очки, за очками были круглые глаза. Круглые и вроде бы очень честные глаза.
«Розыгрыш! — подумал я. — Обыкновенный розыгрыш. Ну ладно, посмотрим, чем вся эта история кончится…».
Я дал ему три рубля и взял себе пять.
— Спасибо, — тихо сказал он.
— Не стоит, — сказал я. — Всегда рад… Больше нет пятерочек?
— Нет! — вздохнул он. — Пятерочек больше нет… Есть десяточка, но дорогая…
— Почем? — заинтересовался я.
— Семь рублей! — Он произнес эту цифру, испуганно глянул на меня и тут же поправился: — Ладно, отдам за шесть.
— Идет! — сказал я и полез в кошелек.
Я дал ему пятерку и рубль, он протянул мне десятирублевую бумажку.
Я внимательно осмотрел ее. Десятка как десятка! Все водяные знаки, все линии на месте. Явно не фальшивая.
«Что за черт?! — мысленно выругался я. — Ведь он же не пьяный…»
— О, смотрите, у меня теперь есть пятерочка! — радостно воскликнул он. Вы же интересовались… Купите за трешницу?
— Конечно! — согласился я, терпеливо ожидая, чем эта комедия закончится.
Обмен состоялся. Я дал ему три, он мне — пять.
— Трешниками не торгуете? — осведомился я.
— А сколько за них дадите?
— Да по рублю за трешник вроде бы в самый раз, — хрипло произнес я, чувствуя, что в горле появился какой-то комок.
— С удовольствием, — обрадовался он. — Берите оба трешника.