Выбрать главу
Качает прической льняноюИ штопает кротко халат.
Потом, разумеется, спор, —Корявый, кривой, бесполезный:«Европа – мещанка над бездной!»«А Азия – мутный костер!..»
      Пират, покраснев от досады,      Угрюмо рычит,
Что дети – единственный щит,Что взрослые – тухлые гады…
Ползет холодок по ногам.Блеснула звезда над домами…Спор рвется крутыми скачкамиК грядущим слепым берегам.
      Француженке-прачке неясно:      Орут и орут!
Жизнь мчится, мгновенье прекрасно,В бистро и тепло, и уют…
Хотя б пригласили в кино!..Но им, чудакам, не в догадку.Пират надевает перчаткуИ в черное смотрит окно.
      Двенадцать. Ночь глубже и строже,      И гостя уж нет.
Бесшумно на зыбкое ложеЛожится ботаник-аскет.
За тонкой холодной стенойЛежит одинокая прачка.Ворчит в коридоре собачка,И ветер гудит ледяной.
      Прислушалась… Что там с соседом?      Проснулся, вскочил…
Свою фисгармонию пледомНакрыть он забыл.
1928

Русская лавочка

В бочонке селедкиУютными дремлют рядами…Изысканно-кроткийПриказчик склоняется к даме:«Угодно-с икорки?Балык первоклассный из Риги…»Кот Васька с конторкиЛениво глазеет на фиги.Под штофом с полыннойТарань аромат излучает…Ужель за витринойПарижская площадь сияет?Так странно в ПарижеСтоять над кадушкой с морошкойИ в розовой жижеБолтать деревянною ложкой…А рядом полковникБлаженно припал к кулебяке, —Глаза, как крыжовник,Раскинулись веером баки…Холм яблок на стойкеКруглится румяною митрой,Вдоль полки настойкиИграют российской палитрой.Пар ходит, как в бане,Дух воблы все гуще и слаще,Над дверью в туманеЗвенит колокольчик все чаще.
1931

Из цикла «Из римской тетради»

Римские камеи

I
На рынке в пестрой суете,Средь помидорного пожара,Сидит, подобная мечте,Пушисто-бронзовая Клара.Но, ах, из груды помидорВдруг рявкнул бас ее матросский:«Какого дьявола, синьор,Облокотились вы на доски?!»
II
      Под фиговой лапой      В сплошном дезабилье,      Обмахиваюсь шляпой      И жарюсь на скамье,      Но только солнце село, —      Приплыл прохладный мрак:      И с дрожью прячешь тело      В застегнутый пиджак.
III
Нацедив студеной влагиВ две пузатые баклаги,Я следил у водоема,Как, журча, струилась нить.Потный мул в попоне гладкойМордой ткнул меня в лопатки:Друг! Тебя заждались дома, —Да и мне мешаешь пить!..
IV
Есть белое и красное киянти.Какое выпить ночью при луне,Когда бамбук бормочет в вышинеИ тень платанов шире пышных мантий?Пол-литра белого, – так жребию угодно.О виноградное густое молоко!Расширилась душа, и телу так легко.Пол-литра красного теперь войдет свободно.
V
      Олеандра дух тягучий —      Как из райского окошка,      А над ним в помойной куче      Разложившаяся кошка.      Две струи вплелись друг в друга…      Ах, для сердца не отрада ль:      Олеандр под солнцем юга      Побеждает даже падаль.
1923

В гостинице «Пьемонт»

(Из эмигрантского альбома)
I
В гостинице «Пьемонт» средь уличного гулаСидишь по вечерам, как воробей в дупле.
      Кровать, комод, два стула      И лампа на столе.
Нажмешь тугой звонок, служитель с маской ДантеПриносит кипяток, подняв надменно бровь.
      В душе гудит andante,      Но чай, увы, – морковь.
На письменном столе разрытых писем знаки,Все непреложнее итоги суеты:
      Приятели – собаки,      Издатели – скоты.
И дружба, и любовь, и самый мир не пуф ли?За стенами блестит намокшая панель…
      Снимаю тихо туфли      И бухаюсь в постель.
II
Хозяйка, честная и строгая матрона,Скосив глаза на вздувшееся лоно,Сидит перед конторкой целый день,Как отдыхающий торжественный тюлень.Я для нее – один из тех господ,Которым подают по воскресеньям счет:Простой синьор с потертым чемоданом,Питающийся хлебом и бананом.О глупая! Пройдет, примерно, год,И на твоей гостинице блеснет:«Здесь проживал…» Нелепая мечта, —Наверно, не напишут ни черта.