39
— Эй!
Джейн трясла меня и будила.
— Эй!
Она целовала меня в лоб.
Я открыла глаза.
— С добрым утром, — сказала она.
Затем она изложила подробности моего наказания с такими подробностями и смаком, что на секунду я почти поверила, что в них есть смысл. В конце концов, она же работала в шоу-бизнесе.
— Ты была плохой девочкой, и ты это знаешь. И теперь ты будешь готовить и убираться весь день, каждый день, пока не выплатишь мне весь долг.
Она сказала это не резко, а так, словно зачитывала приговор в зале суда:
— Это всего лишь факты, милая. Как ты собираешься учиться, если я тебя не научу?
Я еле смогла открыть рот, чтобы спросить:
— Что мне нужно почистить?
Что-то определённо было не так с моей челюстью.
— Всё. А когда закончишь, начинай сначала, — она упёрла руки в бёдра. — Хочешь знать, почему я прятала от тебя подарок Энди?
— Почему?
— Чтобы посмотреть, влюбишься ли ты в меня, — она погладила мою распухшую щеку. — И ты влюбилась. Ты жалеешь об этом?
— Нет.
— Я говорила тебе, что если когда-нибудь соврёшь мне, я узнаю, — прошептала она.
Я ничего не сказала.
— Принеси мне завтрак в постель, пожалуйста. Хрустящие хлопья с корицей. Принеси целую упаковку.
— Ладно, сладкая моя, — я поцеловала её.
Она что-то заподозрила:
— И веди себя хорошо. Так будет лучше.
Сохранять видимость хорошего поведения было не лучшей мыслью. Но по-другому было нельзя. Если буду её слушаться, у меня меньше шансов схлопотать в табло. Если буду готовить и убирать несколько дней без нареканий, тогда, возможно, она разрешит мне выйти на улицу — "Эй, не возражаешь, если..." — а затем, как только дверь откроется, я сбегу.
Или я возьму её телефон, когда она отвернётся — или когда заснёт? — и открою дверь с помощью того приложения, которое она использует для этого, и тоже сбегу.
Так или иначе, я сбегу.
А у ворот будет стоять толпа, готовая меня сфотографировать.
Но что, если я буду недостаточно проворна? Что если она достанет пистолет? Неужели тогда она меня расстреляет? Как быстро мне бежать в таком состоянии?
Когда я вошла в ванную, ноги чувствовали себя хорошо – уже хорошо. Но руки болели, особенно левая — это нехорошо. Мне нужно принять ещё ибупрофена. Я подошла к аптечке.
При виде своего лица в зеркале я впала в состояние шока, и моё отражение размылось примерно на 10 секунд. После этого боль усилилась. Так ребёнок царапает колено, а с ним часто всё в порядке, пока он не увидит рану. От вида раны ребёнок начинает плакать. Я вспомнила, что читала однажды про такое.
Я уже видела свои раны, но утром они выглядели хуже. Синяки потемнели. Лицо представляло собой головоломку искажённых очертаний. Как Джейн может поручать мне работу по дому, когда я так выгляжу? Это меня пугало. Это также отвечало на мой вопрос. Если я сбегу, тогда да, она меня расстреляет.
Я приняла две таблетки ибупрофена, почистила зубы, в гардеробной натянула тренировочный костюм и вернулась в спальню.
Джейн оторвала взгляд от телефона:
— Сегодня никаких тренировок.
— Хорошо.
Я спустилась вниз. Бассейн смеялся надо мной. И высокая живая изгородь тоже. Всё снаружи гудело, кипело жизнью и вращалось. А здесь, внутри, было душно, как в гробу.
Я поставила чайник на плиту, достала из морозилки пакет со льдом, прижала его к челюсти и держала так, глядя на раковину, которая была забита грязной посудой. На стойке были рассыпаны панировочные сухари и комья джема.
Я открыла холодильник. Она съела почти всю нашу еду. За один день? Мои энергетические батончики полностью закончились. В кладовке осталась только одна коробка хрустящих хлопьев с корицей. Я схватила её вместе со старым полупустым пакетом мюсли, отправила горсть в рот и поморщилась. Глаз камеры на кухне наблюдал за мной, так что я, возможно, морщилась дольше, чем это было необходимо.
Я налила два кофе, добавила в свой стакан холодной воды и выпила его залпом, потому что не хотела заставлять её ждать. Я положила ей на поднос завтрак: кофе, коробку хлопьев, пакет молока. Тяжесть подноса вызвала раскалывающую боль в плечах и пронзила череп. Я думала только о смерти.
Когда я умру?
Это случится в доме?
Или на лужайке, где она меня расстреляет?
Или в кресле-качалке лет через 50?
Где тогда будет Джейн?
Когда я вошла в спальню, она разговаривала по телефону.
— Нет, — говорила она. — Ни в коем случае.
Я поставила поднос на кровать.
— Перестань задавать мне одни и те же вопросы! Без комментариев! — она повесила трубку, глубоко вздохнула и открыла коробку с хрустящими тостами с корицей. — Хотят, чтобы я сделала заявление. Но пока я бы предпочла держать всех в замешательстве.