До ближайшей почтовой станции было еще верст пять.
Справа тянулись необозримые поля желтеющей ржи, налево — густой лиственный лес, который так и манил под свою сень, в свежую прохладу.
Я не вытерпел. Мне захотелось хоть немного расправить затекшие ноги.
Я приказал ямщичку остановиться.
— Отдохнем, приятель, — сказал я, — покури, полежи, а я немного поброжу по лесу.
Он с видимой радостью согласился на мое предложение.
— Заснет, бестия, — подумал я, — ну, да тем лучше. Не скучно будет ждать меня.
— Да не разлеживайся, передохни малость и поезжай шажком вдоль леса, — приказал я, — а я пойду лесом. Да смотри, я оставил в таратайке шашку и револьвер — не потеряй.
— Зачем терять, — лениво ответил он, — не первый раз с господами езжу. Я малость посижу, а там и нагоню ваше благородие. Не извольте сомневаться.
— Ну, ладно, — ответил я.
Темная прохлада леса охватила меня. Я решил пройти немного в глубь, не теряя из виду пути. Но лес был густой. Не сделал я в его глубину и ста шагов, как уже след потерял из виду.
— Все равно, — подумал я, — я знаю, в какой стороне дорога, и пойду параллельно с ней.
Я шел довольно долго, не замечая времени, наслаждаясь тишиной и прохладой роскошного леса.
Но усталость брала свое. Я остановился на уютной поляне и решил выкурить папироску.
Растянувшись на густой мягкой траве, я с наслаждением закурил. Я лежал на спине. Сквозь узорную листву голубело небо. Чирикали какие-то птички. Шелест листьев, легкий треск кузнечиков, щебетанье птиц… все таинственные голоса леса напенили дремоту… Я незаметно задремал…
Чьи-то шаги, голос, потом прикосновение к моему плечу разбудили меня.
Я мгновенно пришел в себя и сел, предварительно нащупав, на мне ли сумка.
Передо мной стоял корявый мужичонка.
— Жив, значит, — проговорил он, широко улыбаясь. — Прости, значит, барин, — продолжал он, — а то лежишь тут, рот раскрыт… и тихо, ровно не дышишь.
— Ну, я думаю, нечасто здесь увидишь мертвое тело, — ответил я.
— Не скажи, — ответил мужичонок, — в мае как-то наткнулись мы… подрядчик тутотко лежал. Спервоначалу подумали, спит… А глядь — не дышит…
— С чего же это? — полюбопытствовал я.
— Фершал сказал, будто толст очень, а по-нашему не иначе, как задушили, — ответил он.
— Как надушили?! — воскликнул я, — а доктор был?
— Какой такой доктор! — махнул рукой мужичок. — Фершал позвал урядника, к доктору бумагу только тот подписал. Становой был, еще какой то барин. Ну, посмотрели бумагу и говорят — от полноты умер. У него племянник в городе… Так, сказывают, очинно даже обрадовался. Тут ему и лесопилка и торговля мелочная и дом… А только что беспременно удушен, не иначе…
— Ну ладно, — ответил я, — я то заспался, и как на дорогу попасть — не знаю, кажется, туда?..
Я взглянул на часы. Оказывается, я проспал около трех часов.
— Туда-то-туда, — произнес мужичок, — я сам оттуда. Только идти-то до дороги версты три, а до станции по дороге еще пять… Вот оно что! Да постой, не твоего ли я встретил, Ваньку рябого? Он все аукал, аукал, — говорит, — барин в лес пошел, а у меня поклажа его… Так, говорит, поеду на станцию, там и оставлю имущество, значит.
Я чувствовал себя очень скверно. Идти пехом восемь верст!
— А нельзя ли, где лошадей добыть? — спросил я.
Мужичонка снял шапку и почесал в затылке.
— До моей деревни верст семь, — ответил он, — а тут (он словно замялся) версты не будет до помещицы, барышни Крутогоровой. Там лошади найдутся… Да только…
Он замолчал, на его лице промелькнуло какое-то странное выражение…
— Да что только? — спросил я.
— Чудно, — произнес он — давно живет здесь, а как неприкаянная. Ни к ней никто, ни она к кому. Гордая, — добавил он.
— А что, молодая она? — спросил я.
Он помолчал немного с тем же странным выражением лица.
— Ишь, молодая, — наконец ответил он, — смуглявая такая, нос птичий. Ну, да теперь светло, — вдруг неожиданно закончил он.
Меня, помню, поразило такое неожиданное заключение.
— Где же ее усадьба? — спросил я.
— А вот, иди по этому оврагу, как кончится, значит, направо до первой поляны, там еще дуб поломанный, а потом через поляну напрямки — там уж сам увидишь. Да ты того, все же остерегайся…
— Чего? — спросил я.
Он с испугом оглянулся вокруг.
— Может, все пустое, значит, — начал он, — а только болтают, будто у барышни того…
— Что того? — допытывался я.