Сосланный в Сибирь, он, по воцарении Елизаветы Петровны, был помилован и, искалеченный и разоренный, скитаясь бездомным бродягой, попал в воронежскую губернию, и судьба столкнула его с Девьером. Он остался у графа. Это было давно, очень давно, еще до первой женитьбы графа Михаила.
Этого получеловека звали Григорием Григорьевичем Радунцевым.
Владимир не знал, что предпринять: броситься ли за графом, потребовать объяснения или терпеливо ждать будущего. Вдруг из темного угла выползла эта фигура в рваном красном кафтане, с обезображенным лицом, с заплетающимися одна за другую ногами. Его можно было принять за чудовищно безобразную заводную игрушку.
— Довольно, сударь мой, довольно, — хриплым голосом заговорил Радунцев, однообразно двигая сверху вниз левой рукой.
— Не страшитесь, государь мой, я, калека, зла на вас не имею…
Он страшной, подпрыгивающей походкой приближался к Владимиру.
— Кто вы? Чего вы хотите? — спросил Владимир.
Но чудовище, ухватив его рукой за блестящую портупею шпаги, бессвязно и страстно зашептало:
— Знаю… слышал… Дон… пещеры… лошади… под домом… она плачет… на цепи… уже семь лет!.. Она, солнце мое… счастье… спаси ее… спаси ее!..
С ужасом слушал его Владимир, а Радунцев, плача и волнуясь, продолжал шептать:
— Пойдем… Довольно, государь мой, довольно, все обнаружу, все покажу… есть Бог на небе… иди…
И он с силой, какой нельзя было ожидать в его единственной руке, потащил Владимира за собой.
Уступая неопределенному чувству ужаса и любопытства, Владимир молча дал себя увлечь.
Необычайно быстро для своих искалеченных ног Радунцев вел за собой Владимира и продолжал тревожно и бессвязно шептать:
— И эту… молодую… погубить, как и ту… и ради нее… твоей сестры… Все докажу… Бог не велит дольше молчать… близок мой час… Суд страшный, огонь вечный…
Владимир был суеверен; хотя и готов был осмеять все, он верил в приметы, гаданья, юродивых…
И теперь мгновениями ему казалось, что рядом с ним не живой человек, а призрак, выходец из могилы или упырь, увлекающий его за собой в свою кровавую могилу.
Через длинный ряд темных покоев Радунцев привел Владимира в оранжерею, выпустил его руку и снова залопотал:
— Ход… бочку…
Он подбежал к большой кадке, в которой высилась красивая пальма, и сдвинул ее с места.
Владимир наклонился, и голова его закружилась. Он увидел глубокое и темное, как колодец, отверстие. Крутая лестница вела на дно.
— Туда, туда, — твердил калека, низко наклоняясь над черной дверью. — Иди!..
Но Владимир колебался.
— Иди, — настойчиво повторил Радунцев и с ловкостью акробата, ухватясь рукой за край отверстия, спустился в бездну, и вскоре уже далеко из глубины раздался его дикий, торжествующий, сдержанный смех.
Мурашки пробежали по спине Владимира, но он последовал за калекой.
Ступени были крутые и узкие. Нога скользила.
Упираясь руками в стены, Владимир осторожно спускался вниз в глубокой темноте. Наконец ощутил под ногами пол и наугад двинулся вперед.
— Иди… сюда… — услышал он голос Радунцева.
Его толкнули влево, и он очутился в просторном коридоре, слабо освещенном из глубины горевшими масляными плошками.
Проходили часы. Свечи гасли. Совсем обессиленная, лежала Настя на диване. Целые сутки она ничего не ела, не слышала человеческого голоса и не знала, где находится. Свечи погасли, и глубокая тьма наступила.
Девушка погрузилась в тяжелую дремоту… Яркий свет, шум шагов, властный голос разбудили ее. Она вскочила с дивана. В двух шагах от себя она увидела стройный стан и сухое и насмешливое лицо Девьера.
В ужасе она протянула руки, считая все сном; но, вспомнив, что граф Девьер был давним другом ее семьи, она сразу почувствовала облегчение и с радостным криком бросилась к нему:
— Граф, граф! Вы пришли спасти меня!..
Но Девьер отступил назад и загоревшимися глазами глядел на Настю.