Но никто никогда не заставит меня поверить, будто заключенный сбежал из своей камеры в Дартмуре, сбежал из самой застрахованной от побегов тюрьмы в стране, прошел через вереск в бушующем буране, проник в этот дом так, что никто из нас его не услышал, заманил беднягу Джентри на чердак, прикончил его, вышел, оставив окно и дверь прочно запертыми, и ускользнул в буран! Нет, и в жизни, и в литературе я отрицаю подобную возможность. С какой стороны ни взглянуть, убийство это было внутренней работой, говоря на языке полиции.
Вновь наступила тишина, пока ее слова вновь просачивались в их сознание. Даже Селина отняла ладони от залитого слезами лица и наблюдала, как все остальные воспринимают их. И вновь заговорил полковник, стоявший, уперев руки в боки, перед огромным пылающим камином в позе, очень напоминавшей актера Чарльза Лафтона в роли Генриха VIII.
– Ну, Эвадна, должен сказать, хорошенькую бомбочку вы на нас уронили.
– Мне пришлось говорить без обиняков, – ответила она нераскаянно. – Ведь вы же сами сказали, что мы должны смотреть фактам в глаза.
– Вы сейчас предложили не факт, а теорию.
– Возможно, и так. Но если кто-нибудь еще… – ее взгляд обшарил комнату, – если кто-нибудь еще сумеет вывести более правдоподобное заключение из имеющихся у нас улик, я была бы рада его послушать.
Мэри Ффолкс, которая до сих пор не проронила ни слова, внезапно обернулась к ней и вскричала:
– Ах, Эви, ты, конечно, ошибаешься, конечно же! Будь это правдой, то… то… даже подумать жутко!
– Прости, старушка, но именно потому, что это жутко, мы и должны об этом думать. Вот почему я сказала, что мы не можем сидеть сложа руки и ждать, пока стихнет буран. Самая мысль о том, что мы все сидим здесь и прикидываем, кто из нас… Договаривать мне не обязательно, ведь верно? Я знаю, к какому хаосу способны привести взаимные подозрения.
Как раз тема моего первого романа, «Тайны зеленого пингвина», как вы помните, в котором женщина настолько одержима убеждением, будто соседка медленно отравляет своего мужа-инвалида, что ее собственный муж, доведенный до исступления ее маниакальным подглядыванием, вынюхиванием и выслеживанием, в конце концов в припадке неудержимого бешенства раскраивает ей голову медной бенаресской статуэткой. А соседка, разумеется, оказывается абсолютно ни в чем не повинной.
Ну, я не хочу сказать, будто тут должно произойти что-либо похожее. Но предпринять что-то необходимо. И побыстрее.
В другом конце гостиной чинно стоявший среди своих подчиненных Читти – дворецкий полковника, человек, который даже в столь непотребный час умудрялся сохранить дворецкообразную невозмутимую внушительность, – сжал кулак, поднес его к губам и издал заведомо театральный кашель. Того рода звук, который драматурги в ремарках склонны изображать как «кха-кха», и в кашле Читти можно было четко расслышать два слога с «а», следующих за «кх».
– Да, Читти, – сказал полковник, – в чем дело?
– Если мне будет дозволено сказать, сэр, – тяжеловесно произнес Читти, – мне представилось, что… ну, что…
– Да-да! Говорите же!
– Так, сэр, старший инспектор Трабшо, сэр.
Лицо полковника мгновенно просветлело.
– Ну… а ведь верно! Конечно, Трабшо!
– Трабшо? Мне эта фамилия известна, – сказал Генри Ролф, местный врач. – Вышел в отставку после службы в Скотленд-Ярде? Переехал сюда месяца три назад?
– Он самый. Вдовец. Немножко отшельник. Я пригласил его провести праздники с нами, ну, по-соседски. Ответил, что предпочитает проводить Рождество в одиночестве. Но вообще довольно приятный субъект, если его разговорить, а в Ярде он числился в наилучших. Отличная мысль, Читти.
– Благодарю вас, сэр, – прожурчал Читти с явным удовлетворением, прежде чем бесшумно вернуться на свое место.
– Дело в том, – продолжал полковник, – что до коттеджа Трабшо миль шесть-семь по Постбриджской дороге. Прямо перед перекрестком. Даже и в буран можно съездить за ним и привезти сюда.
– Полковник!
– Что, Фаррар?
– Ловко ли это? В такой час. И на Рождество. И он ведь в отставке.
– Полицейский никогда по-настоящему в отставку не уходит, даже на ночь, – возразил полковник. – Почем знать, возможно, он будет только рад чем-нибудь заняться. Наверное, умирает со скуки, весь день ни с кем не разговаривая, кроме старого слепого Лабрадора. – Он тут же вышел из оцепенения и повернулся, оглядывая каждого из стоящих, сидящих или горбящихся там и сям мужчин. – Кто-нибудь из вас готов съездить?