— Вот что, — вздохнув, сказал Буртовой, — если ты думаешь, что я за тебя шоферов буду уговаривать, ошибаешься. Не можешь — иди пыль с пряников сдувать. А тут надо авторитет иметь.
Клавдия больно закусила губу, чтобы не разреветься: уж очень обидно он все это сказал. Спиной она открыла дверь и услышала на прощание:
— Авторитет сам не придет к тебе, за него драться надо.
Секретарша осуждающе посмотрела Клавдии вслед: бешеная, туда — нахалом, оттуда — как угорелая.
А Клавдия, опять не разбирая дороги, меся кирзами густую грязь, бежала обратно к машине, в которой Карасиков, развалясь на сиденье, сосал сигаретку.
— Поезжай немедленно под грунт! — крикнула ему Клавдия, подбежав к самосвалу.
— Опять ты? — подосадовал шофер. — Иди-ка ты отсюда… — И дал такой адрес, что Клавдия задохнулась от негодования.
Он хотел захлопнуть дверцу кабины, но не успел: Клавдия, ступив на подножку, схватила ручку и рванула дверцу с такой силой, что Карасиков, как мешок, вывалился из кабины.
— Ах ты з-заморыш! — крикнула в лицо опешившему шоферу Клавдия. — Ты меня еще и посылаешь!..
Она ухватила его за лацканы пиджака одной рукой, а другой, широко размахнувшись, ударила по лицу. Рука у нее была тяжелая, а Карасиков мелковат в кости, и если бы Клавдия не удержала его за грудки, он, наверное, упал бы от такого удара. Но она держала и не дала ему упасть, размахнулась в другой раз, но ударить не смогла — руку перехватил Буртовой. Он шел за Клавдией, только не по дороге, а по тропке. К самому началу не успел.
— Не в прямом смысле драться я тебе советовал, — сказал он, не отпуская ее руки, — а в переносном.
Карасиков юркнул в кабину и уже оттуда торопливо проговорил:
— Я поеду, сейчас поеду…
— Отпустите руку, — сказала Клавдия тихо.
Буртовой отпустил.
— Путевку, — потребовал он у шофера.
— Товарищ начальник… — начал было Карасиков.
— Путевку!
Шофер сделал страдальческую гримасу и подал путевку. Положив ее на крыло машины, Буртовой крупно написал: «За грубость и пререкания с диспетчером от работы отстранен». Расписался и отдал путевку. Кивнул Клавдии: «Идем». И пошел по тропке, не оглядываясь. Клавдия, опустив голову, шагала за ним следом.
Войдя в кабинет, Буртовой указал Клавдии на стул:
— Садись.
И сам сел за стол, выдернул ручку из подставки и стал быстро писать, склонив голову к левому плечу. Было в нем сейчас что-то мальчишеское, и Клавдия не удивилась, если б начальник строительного управления, забывшись, как школьник, высунул кончик языка. Но он был не школьник и писал, не разжимая крупных губ.
— Вот, — сказал он, вкладывая написанное в конверт, — поедешь домой, зайди в автопарк и отдай Мирзоеву.
— Спасибо, — сказала Клавдия, вставая.
— За что благодаришь? Ты же не знаешь, что я написал.
— Догадываюсь.
Он промолчал и опять засмотрелся в окно.
— Мне можно идти? — спросила Клавдия.
— Да, да, иди. — Он оторвался от окна и кивнул ей. — Иди.
Директор автопарка Мирзоев повертел в волосатых пальцах конверт.
— Садись, что стоишь, — сказал он Клавдии.
Клавдия села на один из стульев, у стенки. Пока Мирзоев читал записку, она оглядывала его кабинет. Тут был обязательный сейф, обшарпанный, запертый висячим замком, шкаф, на котором лежал нарядно расписанный барабан. Стены кабинета сплошь заклеены автоплакатами.
Утром Мирзоев, наверное, брился, но к концу дня уже успел зарасти седой, с чернью, щетиной. И из расстегнутого ворота клетчатой рубашки выбивались у него седые волосы. Клавдия и раньше встречалась с директором автопарка, но пристально к нему не приглядывалась. А сейчас пригляделась — и к его кабинету, и к нему самому. Чудной, словно из какой-то детской книжки.
— Слушай, — сказал Мирзоев, — открой дверь, покричи ко мне Карасикова.
Клавдия открыла дверь и крикнула в гулкий сумрак гаража:
— Карасикова — к директору.
Пришел Карасиков. Стал у двери, настороженно косясь на Клавдию.
— Ты кто такой? — строго спросил Мирзоев. — Какой имеешь право диспетчера не слушать?
— Абукар Абукарыч… — начал Карасиков.
— Памальчи, — оборвал его Мирзоев. — Из-за твоя милость мне товарищ Буртовой, начальник СМУ, красивое письмо пишет. И мне его оч-чень приятно читать…
— Но, Абукар Абукарович…
— Памальчи. Пока не научишь с диспетчером жить в мире, ат машины атстраняю. Паработай в гараже. Памечтай, как дальше жить будешь.
— Но я… — еще раз попытался сказать свое шофер.