В это же время между предводителем наемников Ньорором и князем Ярославом произошел, в ярославовых палатах в Верхних Соснах, неприятный разговор.
— Уж не обессудь, конунг, — спокойно говорил Ньорор, глядя Ярославу в глаза. — Я бы и рад тебе служить дальше. Но обстоятельства не позволяют мне и впредь кормить воинов лишь обещаниями. Полгода мы здесь торчим. Задаток мои головорезы давно проели и пропили. Грустят они без дела и без золота. И так они уж недовольство проявляли. А теперь еще кто-то убил Рагнвальда, а Рагнвальд был символом воинства в степени не меньшей, чем Эймунд. И стычки с новгородцами участились.
— Стычки с новгородцами были и до убийства Рагнвальда, — сказал Ярослав мрачно. — И новгородцы тут не при чем. Твои люди, Ньорор, вместо того, чтобы договариваться о прокорме впрок — оскорбляют, вместо того, чтобы брать в долг, берут не спросясь. Что же — новгородцы их за это любить должны?
— Конунг, их здесь три тысячи. Две тысячи девятьсот в Хольмгарде, или, как тут говорят, в Новгороде. Сто человек здесь у тебя, под боком, и, как тебе известно, ведут себя смирно. Поскольку им платят. Ты их подкармливаешь, и даже ангажируешь им тут девок из хорловых теремов. Но те, что в Хольмгарде — растеряны. И огрызаются. Если в самое ближайшее время не будет найден и казнен убийца Рагнвальда, я просто не могу ручаться за дальнейшее. Найди мне денег, конунг. Воинам немного нужно, у них скромные запросы. Или же давай отправимся в поход.
— В какой еще поход?
— На Киев. Тебе же хочется занять престол брата.
— Во-первых, с чего ты взял, что тебе известно, чего мне хочется.
— Знаю.
— Нет, не знаешь. Во-вторых, идти с тремя тысячами войска на Киев — безумие. И даже если новгородцев тысяч пять наберется — все равно безумие. В Киеве Святополк, не прежний, но утвердившийся, и Болеслав, с которым не шутят. Скажи-ка мне, Ньорор, а если убийцу Рагнвальда не найдут? Или найдут, но оправдают? Что тогда?
— Лучше бы этого не случилось.
— И все же?
— Будет смута. Будут гореть дома. И мне придется увести всех моих воинов. После этого Житник со своей хольмгардской дружиной, а она четыреста ратников насчитывает, придет сюда и схватит тебя, конунг. И тебя либо убьют нечаянно, что вероятнее всего, либо заключат в темницу навсегда. Или же…
— Или?
— Или же давай наконец устраним Житника. Ты ведь для этого и привел нас сюда.
— Нет.
— По-моему, самое время.
Ярослав вздохнул. Было унизительно — посвящать наемника в свои замыслы, делиться суждениями. Да и опасно. Но выхода не было. Наемникам, чтобы они не спрашивали отчета, следует платить.
— Сколько ты говоришь у Житника ратников?
— Четыреста человек.
— Это все мечты, Ньорор.
— Если ударить внезапно, вряд ли он успеет собрать больше тысячи. С Хольмгардом у него отношения тоже не очень хорошие.
— А он и не будет никого собирать. Он просто уйдет в лес. Собирать будут окрестные землевладельцы и лесные волхвы. И будущей весной он вернется с сорока тысячами войска, выбрав момент, когда меня нет в городе. И всех твоих головорезов отчаянных и бесстрашных подвесят за ребра вдоль псковско-новгородского хувудвага, по древнему обычаю, берущему начало от рюриковых соратников.
После недолгого молчания, Ньорор встал и пошел к двери.
— Найди деньги, конунг, — повторил он и вышел.
Некоторое время Ярослав сидел, привалившись спиной к стене. Нужно было что-то предпринимать, кого-то уговаривать, куда-то спешить, но ничего делать не хотелось. Совсем ничего. И дело было не в Ньороре и не в наемниках. Все-таки он заставил себя встать, подойти к двери, поманить к себе холопа и велеть ему найти и привести Явана, который недавно прибыл с известиями в Верхние Сосны.
Яван, хмурый, невыспавшийся, вошел в горницу князя и коротко поклонился.
— Яван, ты обещал мне деньги — где они?
Яван к такому вступлению был готов — и промолчал.
— Очень нужны, Яван. Очень. Особенно сейчас.
— У меня есть своих гривен сто, могу дать взаймы, без надстроя, — сказал Яван. — Купец Небачко предлагает тысячу под десятинный надстрой.
Князю стоило больших усилий не махнуть рукой.
— Ну что ты хочешь от меня, князь! — сказал Яван раздраженно. — Я делаю все, что могу. Долги почти выплачены, в казне есть две тысячи гривен, ожидаются еще десять тысяч — но не вдруг.
— Долги обязательно нужно выплатить? Повременить нельзя?
— Можно. Можно вообще не платить. Можно послать человек сто ратников во все богатые дома и взять все, что чего-нибудь стоит. И после этого бежать в Киев и сдаваться Святополку — вдруг не откажет.
— Как скоро будут деньги?
— Два месяца. Если не случится непредвиденного. Поскольку непредвиденное всегда случается — три или четыре месяца.
Ярослав помолчал и вдруг спросил:
— А что Детин?
— Детин? При чем тут Детин?
— Его будут судить.
— Да, на днях.
— Все один к одному, — пробормотал Ярослав.
— А что? — спросил Яван.
— Детин… обещал мне деньги.
— Сколько?
— Сколько понадобится.
— Наедине? — быстро спросил Яван.
— По-моему разговор подслушали.
Подумав, Яван сказал тихо:
— Стало быть, Рагнвальда убил все-таки не он.
— Нет. Не знаю, специально ли убили для этого Рагнвальда или нет.
— Специально?
— Чтобы обвинить Детина.
— У Детина, — спросил Яван, — были… разногласия… с Житником?
Неожиданно он вскочил, бросился к двери, и ударил ее ногой. Выглянув, он убедился, что под дверью никто не подслушивает. Вернувшись, он сказал:
— Так были?
— Еще бы, — Ярослав пожал плечами.
После ухода Явана князю стало совсем худо. Он едва дождался вечера. Накинув сленгкаппу попроще, он вышел через задний двор и задворками стал пробираться к домику у самой воды, в котором жил вернувшийся из поездки посланец.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. НОВГОРОДСКАЯ ПРАВДА
А ближе к вечеру к Любаве, начавшей всерьез беспокоиться о Детине, пришли десятеро варангов, из тех трех тысяч, что Ярослав привел в Новгородчину. Вообще-то они не к ней пришли, а перебирались, по указу посадника, на новое место жительства. Они были предупреждены, что в доме живут женщина, служанка, и повар, и были совершенно не против. Они были вежливы.
— Мы тебе и служанке спальню оставим, — сказал их предводитель, вежливо сняв шлем. — Мы неприхотливы.
— Но, — сказала Любава растерянно, — я ничего не знаю, мне ничего не говорили… Скоро вернется хозяин дома…
— Детин?
— Да.
Варанг замялся.
— Дело такое, добрая женщина, — сказал он. — Детин… как мне объяснили… сюда не вернется. В ближайшее время. Детин, он… взят под стражу за убийство. Будет суд, скорее всего, но на самом деле все и так ясно. Я тебе сочувствую, но, видишь ли… Я знал Рагнвальда… давно это было. Мы с ним когда-то были очень дружны. Я знаю, ты здесь не при чем. Но Детин получит по заслугам.
Колени потеряли чувствительность, и Любава подумала, что сейчас упадет. Она шагнула в сторону и бессмысленно улыбнулась.
— Ты сядь, добрая женщина, — сказал варанг. — Как я уж сказал тебе, ты здесь не при чем. Тебя никто не тронет. Если, конечно, не будет на то приказа. Мои молодцы, правда, когда пьют, вежливость теряют. Но ты, если что, зови сразу меня. Пойду я пока что посмотрю, чтобы они там не украли ничего у тебя в спальне. Бездействие — яд для воина. Всякая мораль теряется в бездействии.
Он вышел из гридницы. В углу переговаривались двое, посматривая на Любаву. Позвать служанку? Повара? Повар спит. Служанка… пропади она пропадом. Продаст с потрохами. Деньги какие-то в спальне. И варанги. Тоже в спальне.
Следовало срочно уходить. И Любава вышла на улицу в чем была.