- Ну и почему так долго не хотели исполнять свой долг перед Отечеством? - тупо вперив в Холода взгляд, сказал майор в засаленной фуражке.
- Некогда было. Да и вообще у твоей Родины я ничего не занимал.
- Кришнаит? Баптист? Пацифист?
- Онанист.
В то время комиссия перебирала личное дело призывника.
- Крепкий паренек. Боксер-разрядник, за бандитизм в свое время привлекался, но не осудили. Вот куда такого?
- Давай ко мне, в ВДВ. Мы сейчас новый полк под Нижним собираем.
- Да куда тебе такой нужен? Вон сколько хороших деревенских, а этот... В стройбате ему место.
- Нужен. Такой не сбежит никуда. Не трус он.
Холод, набегавшись за день по медкомиссиям, с наслаждением вытянулся на жестких нарах отстойника. Скрипнула дверь и весь дверной проем загородил силуэт седого мужчины в камуфлированной форме и голубом берете.
- Командир роты десантно-штурмового батальона, старший лейтенант Павлов Андрей Васильевич. Можно просто Василич. Забирай вещи, поехали.
- Итак, салаги, запомните два правила. Правило один: дед всегда прав. Правило два: если дед неправ - смотри правило один. Там, на гражданке, вы девок щупали, за юбку мамкину держались, а здесь полтора года на автомат подрочить придется. Здесь я для вас царь и бог. Я! Старший сержант ВДВ, дед Российской армии, Садыков Марат Михайлович. У кого есть деньги, сигареты - просьба оставить у меня на хранение. Вам они пока по сроку службы не положены. Карманы на общак!
Сержант подошел к Холоду.
- Теперь ты, - и ткнул кулаком в грудь.
- У меня нет ничего.
Три недели Холод постигал в учебке нехитрые премудрости воинской жизни. Чеканил строевой плац, в сапогах на размер больше, учился мотать, похожие на обрывки туалетной бумаги, портянки, застилать по натянутой леске кровать, в общем все, что положено знать молодому бойцу великой Красной Армии.
И вот наконец Холод попал в боевые части.
- Ну вы тут и повеситесь, духи, - сказал на прощанье прапорщик, передавая его группу наряду по КПП.
Изнуряющие марш-броски, полевые тактические занятия, огневая подготовка, ночные стрельбы, занятия борьбой и рукопашным боем в спортзале - все это не сильно изматывало Холода. Ко всему этому он привык в той жизни. Он научился терпеть и сжимать зубы. Казалось, пес внутри Холода был укрощен. Дисциплина - это порядок. Но старший сержант Садыков...
Садыков всех тех, кто почему-то вовремя не пошел служить, считал "косарями" и люто ненавидел, тем более москвичей. А этот парень, молчаливый, неразговорчивый, холодный какой-то. Так, ничего не подозревая, он вернул Холоду его прежнее имя.
Садыков сидел в каптерке со своими корешами-дедами. Они пили спирт на отобранные у духов деньги. Мечтали о своих клевых телках на гражданке, расхваливая свою крутизну. Все было хорошо, но вот сигареты у Садыкова и его дружков кончились.
- Эй, дневальный, станок ебальный, слетай в сортир и посмотри, кто там курит. Забери у него сигареты и принеси нам, - проорал в глухой коридор сержант.
- Там этот, новенький, молчит все время который. Курит, но мне ничего не дал. Да еще и послал, козел.
- Ну сейчас мы с этим уродом разберемся! Пошли пацаны.
Холод увидел четырех человек, которые, усмехаясь, заходили в умывальник. Впереди гордо и пьяно шагал Садыков.
- Ну и че, козел, крысятничаем? Пацанам нормальным курить нечего, аж уши пухнут, а он тут в одиночку травится. Баклан поганый!
Он подошел к Холоду и схватил его за майку. И тут, впервые за двадцать два года, лицо сержанта, явно необогащенное интеллектом, исказила гримаса животного страха. В его тупые глаза смотрели холодные суженные глаза Волка-человека, убивавшего не раз, готового за свое порвать на куски, наглого и уверенного в своей правоте.
- Ты, падаль, на кого рот раскрываешь? Нюх потерял? Скалишься? - стараясь оправдаться перед своим страхом и друзьями, проорал Садыков.
- На тебя, мразь злоебучая, - прозвучало в ответ.
И Холод снова начал бить. Зверь проснулся. В его движениях не было никакой тактики боя. Он бил сильно, бил для того, чтобы покалечить. Сержант распластался на полу, а цепкие пальцы все крепче сжимали его горло. Садыков хрипел и задыхался. Следующим ударом Холод сбил с ног крепыша из Томска, необдуманно бросившегося на подмогу своему другу. Хрустнула нижняя челюсть. Третий, переломленный через его коленку, судорожно валялся у писсуара, пуская кровавые пузыри. А четвертый благоразумно отошел. Ведь он увидел перед собой опасного противника - волка-одиночку, бирюка. Там, у себя в далеком Мухосранске, он не раз видел таких ребят, прошедших огонь и воду, ненавидящих всех и готовых разорвать за свою правоту. Он видел их глаза, приходя к отцу на работу, в зону закрытого типа, глаза безжалостных убийц. Он опустил лицо, загипнотизированный их адским блеском. Холод, наматывая на руку ремень, подходил к нему.