– Да уж, отцы – они такие, – Холод запустил в море еще один камень и вспомнил Монгола.
– Кстати, Хосе здесь остается, – Тея тоже кинула свой камешек в море, – представляешь, он сообщил, что наконец-то нашел дом, похожий на замок, о котором всю жизнь мечтал.
– В придачу с принцессой? – рассмеялся Холод, – главное, чтобы он здесь не замерз. Хотя, после Детройта, где жарче, чем в аду, может наоборот отогреется. А Вован в Москву улетел вместе с Максом. Макс отчеты писать, а Вован срочно ремонт в новой квартире делать, а то у него там только одна раскладушка.
Тея рассмеялась и обняла Холода.
– Подожди, – он приподнял ее и поставил на небольшой камень, – тут Доцент говорил, что деятельностью Хофа заинтересовались люди наверху. Дневник Марианны Васюковой ведь у тебя?
Тея кивнула и вытащила из сумки старую потрепанную пухлую тетрадь:
– Вот. Хотела почитать на досуге, – она протянула ее Холоду.
Холод посмотрел на Тею и рванул тетрадь пополам.
– Зачем? – она удивленно посмотрела на него.
– А вдруг еще кто-то захочет в Бога поиграть? Сумасшедших-то много…
Он присел на корточки, аккуратно сложил листы с выцветшими от времени строчками и щелкнул золотой зажигалкой. Вспыхнул яркий огонь, и балтийский ветерок погнал к городу тонкую струйку дыма печальной истории Марианны Васюковой, женщины, у которой никогда не было ни любви, ни счастья, ни дома, ни семьи…
– Пошли, – Холод поднялся и разворошил ногой тлеющий пепел.
– Подожди, – Тея снова залезла в свою сумочку и достала оттуда янтарный камушек шамана из тайги. Она посмотрела на него и прошептала, – иди, теперь ты дома, – и бросила его в ставшее безмятежным и спокойным Балтийское море.
Токийский эпилог - 3
Ичи вошел в дверь небольшого дома в квартале Минато, который спрятался среди огромных небоскребов Рапонги-Хиллс и Дзуми Гарден Денсу Билдинг. В дверях его встретили два бывших борца сумо, уважительно поприветствовав спокойным кивком головы. Он прошел по коридору и поднялся по лестнице в полутемный зал.
– Входи, – услышал он скрипучий голос сгорбленного старичка, который сквозь широкое окно словно смотрел на квартал гейш Акасаки с аккуратными осенними листьями, – мир цветов и ив, – слепой старый пират повернулся к Ичи, – это оазис, в котором ты понимаешь, что жизнь никогда не закончится. Ты принес? – его слепые глаза словно рентген просвечивали Ичи изнутри.
Ичи кивнул, а потом опомнился и произнес: «Да». Он аккуратно положил катану, завернутую в какой-то грубый холст. Старик сделал шаг к столу и наощупь расправил холст. Обрубки его пальцев словно почувствовали на коже, срезанной со спины Ямаги, летящего к звездам пса.
– Ямаги сам виноват, – проскрипел старик, – есть игры, в которые играем мы, а есть игры, которые играют нами, – старик покачал головой, – мы дали сыграть ему до конца. А что он получит в конце – победу или поражение – зависело только от него. Ведь это был его выбор.
Ичи согласно кивнул и произнес:
– Я все выполнил, босс. Я хочу уйти. Какой палец резать?
– Подойди сюда, – старик обнял Ичи за плечи и усадил в кожаное кресло, – ты никуда не уйдешь, потому что ты пришел. Это я у тебя прошу разрешения уйти. Я, конечно, мог бы отдать тебе палец, но, – вытянул вперед свои обрубки, – их у меня, к сожалению, больше нет. Теперь ты главный. Он о чем-то догадывается? – старик положил изуродованную руку на плечо Ичи.
– Нет. Он как будто спит, – Ичи покачал головой.
– Это хорошо, когда пес спит. Я могу быть спокоен. Всё. Зови своих людей. Теперь это ваш мир. Они хорошие люди. И ты хороший. А я поеду к утесу на берегу моря в старую рыбацкую хижину и буду ловить рыбу. Наконец я перестану дышать этим порочным миром.
– А мне что делать? – посмотрел на него Ичи.
– Ждать. Когда он проснется. Чтобы передать ему это, – старик накрыл рукой катану, лежащую на столе, – и рассказать ему, кто он такой, – отрубленный палец очертил контур улетающего со спины Ямаги к звездам пса.