Красный «Гелик» привлек внимание цыганских детишек. Они подскакивали к машине и тыкали в нее грязными пальцами. Те, кто посмелее, стучали в стекло, протягивали немытые ладошки и кричали: «Дай».
Когда Холод, Жид и Вован вылезли из машины, они окончательно освоились и стали дергать за куртки, пытаясь исполнить какой-то незамысловатый цыганский танец.
Продавцы на рынке оживились и стали наперебой предлагать свой товар, ассортимент которого был довольно странен. На каждом прилавке лежали меховые шапки, чеснок, мед и неизвестно откуда взявшиеся китайские резиновые надувные Покемоны. Увидев, что приезжие ничего покупать не собираются, продавцы, в основном мужчины, стали недовольно поглядывать на гостей и недовольно перешептываться между собой, оскаливаясь золотыми зубами.
Напряжение возросло, когда к Вовану, пытавшемуся сфотографировать все на телефон, подошло несколько немолодых цыганок, которые стали что-то громко кричать, размахивая сумками-авоськами. В это время цыгане-подростки в спортивных костюмах и норковых шапках стали окружать Холода с Жидом, поглядывая как-то очень нездорово на их машину.
А тем временем Вован совершил самую главную стратегическую ошибку – он расстегнул куртку и положил телефон во внутренний карман. На обозрение цыганок предстал «Глок», торчащий у него за поясом. На Вована посыпался град ударов сумками. Молодежь уже начала выдергивать колья из изгородей, а торговцы неоднозначно помахивать ножами для рубки мяса.
– Все нормально, – Жид поднял руки и кивнул Холоду в знак того, что пора открыть багажник и начать раздавать людям бухло и сок.
Буквально через несколько минут, цыгане, только что собиравшиеся убить непрошенных гостей, стали улыбчивыми и гостеприимными. Бабка, больше всех колотившая Вована по спине сумкой, даже разрешила с собой сфотографироваться. А цыганенок лет пятнадцати, отбросив дрын из изгороди, принес ведро и предложил помыть машину.
Жид тем временем подошел к усатому цыгану, стоящему за прилавком. Тот убрал мясницкий тесак и вытащил из кармана пачку сигарет. Они с Жидом закурили и начали о чем-то разговаривать.
– Радо живет в доме на краю деревне, – Жид подошел к парням, – этот вон сказал, что ни с чем не спутаем, ехать все время прямо надо, – он кивнул на усатого цыгана за прилавком.
Они залезли в машину и очень медленно поехали, потому что перед машиной бежало десяток цыганят, показывая дорогу.
Дом Радо действительно было ни с каким другим не перепутать. Видимо когда-то раньше он был церковью, единственным воспоминанием о которой остались разве что ворота и резные окошки-бойницы с крестами. Часть храма снесли, убрав колокольню с куполами и покрыв оставшееся здание плоской крышей. Какое-то время спустя на этой крыше кто-то пристроил деревянный дом, попасть в который можно было, забравшись на крышу по лестнице. Но на этом строительный гений не успокоился. На крыше деревянного домика стоял маленький кирпичный, больше напоминающий скворечник. Как попасть туда, у Холода, разглядывающего этот архитектурный шедевр, ума не хватило.
Двор дома был завален распиленными машинами, между которыми бродили свиньи, куры и коровы. К ржавому кресту, который, видимо, когда-то украшал купол церкви, был привязан здоровенный гнедой жеребец, который долбил копытом землю и выгрызал оттуда остатки травы.
Парням навстречу шагнул хозяин, выглядящий под стать своему дому. На нем были одеты генеральские шаровары с лампасами, заправленные в армейские сапоги. Далее следовал драный, весь в лохмотьях, овчинный тулуп, из которого торчали куски овчины и соломы. Голову цыгана украшала ни много, ни мало – норковая папаха. Он исподлобья посмотрел на Жида, внимательно изучил Холода и, оглядев с ног до головы Вована, весело улыбнулся.
– Привет, Барон, – Жид шагнул навстречу и оказался в крепких объятиях цыгана.
– Вернулся, родимый, – Радо приподнял худого Жида, потряс в воздухе и поставил на землю, – мне Мирча звонил. Ты правильно сделал. Что для цыгана город, когда здесь вон какая красота вокруг, – он обвел рукой двор с покосившейся изгородью и тремя наспех сколоченными дачными сортирами.
– Мы ненадолго. Мы по делу, – Жид хрустнул шеей, – и для начала, Барон, ты меня прости за жену с дочерью. Дело молодое было.
– Да за жену мне тебя прощать нечего, – Барон махнул рукой, – она еще та курва оказалась. Сбежала потом отсюда с каким-то режиссером, который фильм про цыган снимал. А с дочерью сам обо всем поговоришь. Младка! – крикнул он, и из дома выкатился колобок в цветастых платках и юбках, весом килограммов сто двадцать, треть из которых было навешанное на нее золото – кольца, цепи, браслеты, серьги, мониста, – смотри, кто к нам приехал! Сам Жид!