– Сама найдет, – Вован махнул рукой и, отложив отбивную, притянул к себе тарелку с салатом, – слушай, а вот ты не задавал себе вопрос? Я вот задавал. Вот старость когда будет, что с нами будет? На инвалидных колясках что ли или с тросточкой рамсить будем?
– И что ты на него себе ответил? – Холод с улыбкой посмотрел на Вована.
– Да ни хера я себе не ответил, – Вова покрутил на вилке огурец, – зубы будут вставные, грелка в постели, таблетки утром, таблетки вечером, телевизор с сериалами, – Вова болезненно поморщился, – но в то же время жить быстро и умереть молодым тоже не хочется. Надо после себя что-то оставить. Вот ты что бы хотел? – Вован сбросил огурец с вилки в тарелку и зацепил помидорку черри.
– Я, Вован, мужскую программу максимум выполнил, – засмеялся Холод.
– Во, – кивнул Вован, – а мне еще до вставных зубов и тросточки надо успеть. Хотя… я в школе деревья сажал и дачу в армии генералу строил. Считается, как думаешь?
– Да хрен знает, чего там у него считается, – Холод посмотрел на разрисованный ангелочками потолок, – то, что у нас считается, он с тем не считается.
– Знаешь, а ты в чем-то прав, – кивнул Вова, – я вот так в Бога особо не верю, а как в церковь прихожу – верю.
– Нет, Вован, – засмеялся Холод, – ты просто о Боге не думаешь.
– Ну я ж не монах в черных штанах. Чего о нем думать? Он уже давно все решил.
– Только с нами планами на счет нас самих он поделиться не спешит, – добавил Холод.
– Так-то да, – Вован вздохнул, – вот знать бы наперед.
– Не, Вован. Наперед не интересно, – Холод покрутил бокал с так и не выпитым виски, – если знать все наперед, жизнь как-то быстрее кончается. Знаешь, как день сурка. Ты просыпаешься, и знаешь, что будет, – Холод кивнул на витрину, за которой спешили люди, – вот большинству из них все известно. Только на их рожи посмотри. Они почему-то не радостные.
1 глава - 5
Япония. Киото. Лето 2005 года.
– Японии запретили иметь свою армию после поражения во Второй Мировой войне, – он пододвинул Холоду, лежащему на боку и непонимающе мотающему головой, деревянную чашечку-очоко, наполненную теплым саке, – пей.
Холод дрожащей рукой вылил содержимое очоко себе в глотку и почувствовал, что мысли в голове превращаются в какие-то странные волны, которые сперва поднимают, а потом роняют сознание глубоко вниз. Японец продолжил:
– С тех пор у Японии нет своих солдат. Многие из военноначальников не пережили такого позора и сделали себе харакири. Другие спились, а третьи забыли о славном прошлом своих предков. Японию лишили права на войну. Священного права не только нападать, но и защищаться. Вначале закончились самураи, когда поняли, что их бусидо – всего лишь книжка с красивыми картинками. Они ушли вместе со своими сёгунами навсегда, когда к власти пришел один император. Мейдзи. В Середине девятнадцатого века. И то они слишком долго держались, – японец развернул холщовый сверток и вытащил две бамбуковых палочки тебори для нанесения татуировки, – но самураи должны были уйти, как ушил пришедшие до них на острова айны, – он поднял палочки вверх и потрогал подушечками пальцев остро заточенные концы, – в Японии все приходит и уходит. Но после большой войны, войны меньше не стало, – он вытащил из свертка маленькие чашечки и флакончики с краской и начал разливать ее по плоским глиняным сосудам, – единственными воинами в стране остались якудза. Вместо гордости мы получили позор. Очень давно у якудз был кодекс чести. Его называли «дзинги», что значило «долг». А фактически означало «преданность» и «уважение». Но большая война, в которой якудза не участвовали, превратила их в моральных калек. Отношения между старшими и подчиненными у якудз веками строились по одной схеме – оябун и кобун. Это отец и сын. Испив вместе чашу саке, они связывали себя кровными узами. Война разорвала эти узы. Сын мог убить своего отца ради денег и ради власти. Последние воины превратились в безжалостных убийц. Их должен был кто-то остановить. Ведь якудзы стали превращаться в элитный клуб не для всех. Презираемые обществом, но принимаемые им из-за тех денег, которыми они себя окружили. Бродячие воины-самураи, ронины – это сказка для американского кино. Ронины никогда не были самураями. Они были слугами своих господ. И отомстив за смерть хозяина однажды, они сами становились бандитами, еще более страшными, чем якудза. Ведь во главе якудза хотя бы стоял отец. Тогда пришел Учитель. Он произнес слова, ставшими священными: «Поднявший меч, убит быть может лишь свой меч поднявшим». Это означает, что преступника может убить только преступник, потому что только в якудза остался дух воина, но этот воин был на стороне тьмы. Вокруг него всегда была ночь. Он не видел свет, потому что даже днем ходил с закрытыми глазами, – японец окунул тебори в чашечки с краской и посмотрел, как она, словно капельки дождя, стекает вниз, – люди не могли разбудить такого воина. Слишком безразличен он был к окружающим и чужому горю. Но однажды он проснулся. Его разбудил воющий рядом пес. Так этот клан получил название, «Клан Спящих Псов». Бойцы этого клана – высшая степень зла, которые давно похоронили себя среди живых на своем кладбище бесчестия. Но они остались живыми. Жизнь для них – это меч в руках, который обращен против зла. Иногда они спят слишком долго. Но они обязательно проснутся. Проснуться тогда, когда придет их время. Когда они услышат собачий вой, который донесет до них слова учителя: