- Не сумлевайся, шеметом слетаю. А присесть… У меня тут свой вагончик строительный есть. Тепло, чисто и сухо. Ну, побежал я, сынок, - старик засеменил к небольшому магазинчику.
* * *
Боксер разлил водку по стаканам. Они сидели в комнате сторожа кладбища. Мишка Галлилулин, по прозвищу Краб, изуродованной рукой поднял стакан и одним глотком сцедил его в горло, смешно пошевелив торчащим кадыком. Он подцепил с надколотой тарелки с надписью «Общепит» единственным целым большим и указательным пальцем кусок ветчины. За эту изуродованную руку, напоминающую клешню членистоногого, получил он свое прозвище.
- Короче, так, пацаны. Могилку я вам покажу. На ней людишки разные бывают, в основном детишки. Цветочки кладут, все такое. Перекантоваться у меня пока можете. Ходите себе, нюхайте, но сильно не светитесь. Вопросов до хрена лишних будет. Правда, директор пока в отпуске, но могильщики – парни дотошные. Кто, зачем – затрахают. Посидели, водочки попили, телек посмотрели – вышли, прошлись аккуратно, позекали, и назад. Так лады?
- Без базаров, Краб, в натуре, - Боксер снова налил.
- Так, теперь о жмуре вашем. Стемнеет – я бомжей кликну. Сегодня ям много накопали. Где-нибудь да прихоронят. С вас пятьсот долларов, как всегда.
- О чем речь… - Череп положил на стол пять стодолларовых купюр, - ну, а теперь, выпьем. Они чокнулись.
- Хорошо, - Краб сладко потянулся, - давай перекурим и музон послушаем. До вечера еще далеко, а у нас вон, водяры немеряно. Боксер, ты ближе сидишь, щелкни мафон.
10 глава
- Проходи, - старик отомкнул огромный, висячий амбарный замок и пропустил Холода в строительный вагончик.
Чисто. Заправленная солдатским одеялом пружинистая койка, диван и два стареньких, но вполне приличного вида кресла, журнальный столик, на нем в пластиковой бутылке три гвоздики, в углу, на тумбочке даже черно-белый старенький «Рекорд» стоит.
- Проходи, парень, я сейчас стол соберу, а ты пока вон телек погляди, - старик скинул фуфайку и подошел к висевшему на стене умывальнику, - руки, вон, только сполосну. Этот вагон нам после строителей ростовских достался. Они тут чего-то строили, да по осени съехали. Мы тут с Васькой живем, он, правда, сейчас на сутках сидит, за бродяжничество попал, - на стол легла аккуратно нарезанная колбаса, сыр и румяная курица-гриль, - я сейчас картофана отварю. Ты не думай, что я всегда бомжем жил, - продолжал словоохотливый старик. На столе звякнули два сполоснутых водой граненых стакана, - держи, не брезгуй, они чистые. Я здесь два года живу, старуха моя померла. Детишки благодарные на улицу выставили – нечего, мол, жилплощадь занимать, и так тесно. Жил я тут неподалеку, в Тушино. У меня вон даже паспорт с пропиской есть. Васька говорит, судись с ними, а я не хочу. Дети родные все-таки. Я здесь проживу, пенсию даже вон получаю. Двенадцать с половиной тысяч рэ до копеечки. Ну что же, пока картофан варится, давай по одной махнем? – старик расплескал водку по стаканам.
- Давай, - Холод выпил, - хорошо пошла, - он выдохнул в кулак.
- А то! – дед, выпив, крякнул, - настоящая, в магазине долго выбирал. Кстати, сдача осталась, забыл.
- Себе возьми, - Холод махнул рукой, - давай еще по одной, - они выпили. Холод погрузился в свои мысли, а язык без того словоохотливого старика развязался еще больше от выпитого. Он продолжал свой рассказ.
- А чего, жить на кладбище кайфово. Крыша над головой есть, покушать есть, выпить поднесут. Да и заработать всегда можно… - старик понизил голос, приложив указательный палец к губам, - есть тут один сторож – Мишка-Краб, татарин, так вот днем здесь людей хоронют, все чин чинарем, а ночью… Есть дружки у Мишки, бандиты. Рашид – главного зовут. Тоже татарин. Так вот, ночью эти бандиты на своей темно-зеленой иномарке привозят на кладбище в багажнике мертвяков… - Холод очнулся.
- Подожди, дед, не тараторь. Рашид и иномарка темно-зеленая, говоришь?
- Ага, точно. Еще друганы у него есть. Один Боксер, другой Череп – рожа у него на черепушку похожа…
- Череп?
- Ага, он самый. Бандиты серьезные. Везут они к Мишке-Крабу трупаков, тот кликнет меня, а мы этого жмура в приготовленную могилку стащим, а сверху землей припорошим. Чики-пики! Могилка одна, а трупаков в ней – двое! – старик беззубо засмеялся, - Краб по сто рублей за каждого трупа платит. Только тише! – старик опять прижал палец к губам, - а то мне хана. Краб говорит, языком ни-ни! А то кранты.