- Ну вот я и готов. Отвечаю за свой базар, Зубр…
- Ты это… Чего… Тебе не жить…
- Поживем – увидим.
Холод ударил Зубра двумя руками по ушам. Потом кулаком в нос, кровь брызнула на кафельные стены. Зубр лежал в ауте.
- Опустить меня хотел, гнида, - сказал Холод, расстегивая ширинку.
- Нет! Нет!
- Ну ладно, - и струя мочи полилась на окровавленную голову Зубра.
Дверь в ванную комнату распахнулась и вошло несколько охранников. Холода сбили с ног и начали дубасить резиновыми палками и избивать ногами в керзовых сапогах. Тьма…
* * *
Окровавленного Холода втащили в кабинет ДПНК.
- Откуда такой боец? – спросил Молчанов, - весь в крови…
- С этапа, новенький, товарищ полковник, - ответил дежурный по колонии, - драку в туалете устроил, напал на шестерых осужденный и зверски их избил. Ну мы его немного помяли, товарищ полковник…
- Ладно, свободны, идите.
- Есть!
- Ну что же, осужденный, присаживайтесь, - Молчанов обратился к Холоду, - зачем помощника командира избил? В карцер хочешь?
- Какая тебе разница, мусор?
- Одна ебет, другая дразнится. Парень, смотрю, ты с гонором, ну ничего, обломаем. Как кстати твоя фамилия?
- В деле написано.
- Ах ты тварь, - Молчанов наотмашь ударил Холода по лицу, - фамилию быстро!
- Сиволобов.
- А… Ну в общем семь суток карцера для начала. На хлеб и на воду! Конвой! Увести.
Холода увели. Молчанов набрал номер телефона.
- Здоровенько, Седой. У меня этот паренек, Сиволобов. Крепкий орешек. Сегодня шестерых моих под шелуху один разломал. Я его пока на карцер определил, пущай подумает. Да, хорошо. Все понял, - сказал Молчанов и положил трубку, - ну здравствуй, Холод…
* * *
Карцер… Железобетонная коробка два на три. Жесткие нары, которые поднимали в шесть утра и опускали в двадцать два ноль ноль. Весь день на ногах, окон нет. Каждые полчаса поднималась решетка и в камеру заглядывал любопытный глаз надзирателя. С утра кусок черствого хлеба и миска теплой, пахнущей машинным маслом воды. В семь тридцать – оправка. После шмон. Хотя что можно спрятать в этом ограниченном пространстве?
Холод ходил по давно измеренной сотнями ног плоскости камеры и думал. Он знал все обстоятельства и нюансы своего дела. Кто-то там, на воле, хотел, чтобы он сидел, сильно хотел. Кто-то знал его правду, всю до конца. Но он не нужен как Холод, гноить его здесь будут как Сиволобова. Этот «кто-то» убил Василича и бывшего следака Иванова, но не убил его, Холода. Почему? Что говорил это металлический голос о каком-то шансе? Холод знал, что здесь ему не жить. На «красной» зоне не шибко людей из братвы жалуют, тем более «мокрушников», а он по чьей-то легенде мента замочил. Эх, Иванов, зачем ты помог тогда Холоду? И ты, Василич… Холод нервно сжимал и разжимал кулаки… Василич…
* * *
- Ну, все свободны. Руки за спину. Сержант, отведи на промзону, его отряд уже работает. Неделю посачковал парень и хватит, пора ударным трудом завоевывать право на освобождение, - резюмировал дежурный по ШИЗО, выпуская Холода на свободу.
* * *
Двадцать пар глаз уставились на Холода в столярке, куда его привели сколачивать табуретки. Холод почувствовал на себе пожирающие взгляды перебинтованного Зубра и его товарищей. Чувствовалось – быть беде. Все чего-то выжидали. До обеда Холод тупо отбирал заготовки и таскал готовую продукцию на склад.
- Ну, держись, вахлак, амба тебе, - сказал работающий с ним в одной паре заключенный.
Прозвенел звонок, оповещающий всех об обеденном перерыве. «Ну, сейчас начнется», - подумал Холод. И началось.
Холода окружили плотным кольцом, охрана, до этого следившая за работой, куда-то испарилась. Тупые безмозглые лица, злые глаза… Держись, Холод.