– И ее вытащи, – кивнул тот.
Кузьма открыл дверь УАЗика, вытащил оттуда девочку и передал ее одному из своих людей, а сам с силой схватил женщину и выволок ее наружу из машины.
Молодой парень с девчонкой на руках уже собирался было уходить, но «капюшон» жестом подозвал его к себе:
– Ты не бойся, доча, – «капюшон» посмотрел на девочку и погладил ее жилистой сморщенной рукой по темным волосам, – у меня ж таких, как ты, две. Я тебя с ними познакомлю. В гости к ним поедем. Я тебя вареньем брусничным угощу.
– А мама и папа? – заплаканным голосом прошептала девочка.
– А ты не бойся, – он снова погладил ее, – они здесь останутся.
– Правда? – девочка шмыгнула носом.
– Останутся. Здесь, – кивнул «капюшон», – а ты с дядей Ефимом поедешь. Он хороший. Он тебе покажет, где зайцы живут. Поедешь с ним?
Девочка хотела сказать «нет», но пронизывающие черные глаза и голос человека в капюшоне обволокли ее словно туманом, и она кивнула головой.
– Вот видишь. Всё будет хорошо, – он погладил ее по голове и кивнул Ефиму, который, подкинув девочку на руках, понес ее к темно-синей старенькой «Ниве» и повернулся к мужчине в милицейской форме и женщине с завязанным ртом.
– Что с дочкой будет? – мужчина посмотрел на «капюшона».
– А ничего с ней не будет, – пожал тот плечами, – я с детьми не воюю. И с людьми тоже, – он повернулся в сторону исчезающей в утренней дымке «Нивы» и вытащил из кармана пистолет.
– Подожди, – милиционер еще раз выдохнул, – я толком даже ничего не знаю. Мы можем уехать. Мы всё забудем, мы исчезнем. Отдай нам только дочку и забудь про нас. Мы точно про всё забудем и никому не расскажем.
– Странные вы люди… Животные, – «капюшон» покрутил в руках пистолет, – вам что-нибудь дашь, так вы большего хотите… Говоришь, забудешь? А давеча ли я тебе не предлагал всё забыть и жить дальше, как люди? Что ты мне тогда сказал? Помнишь? – он посмотрел на мужчину, – а я напомню: «Не вы здесь хозяева, а закон». А какой здесь закон может быть? – «капюшон» снова посмотрел на небо, которое уже начали разрезать на тонкие полоски лучи утреннего солнца, – ты что ли здесь закон? Ты пришел, друг мой, в монастырь чужой. Мы до тебя тут столетиями жили, а тебе «всё снести», «то не делать», «так не жить», «это не по закону» … Да если бы твой закон у нас здесь был, – «капюшон» усмехнулся, – нас бы уже давно здесь не было. Закон – это гармония. И с самим собой, и с окружающими. А не то, что в твоих бумажках написано. Мы своего закона ни разу не нарушили, а на твой, – он сплюнул, – нам плевать просто. Наш закон временем проверен. По нашему закону мы счастливы, а по твоему закону нас всех за забор колючий надо посадить, как зверей. А мы не звери, мой друг. Мы люди.
– Но живете же вы, как звери, – попробовал возразить милиционер.
– Так мы в лесу живем. Среди зверей, а не среди людей. По-другому тут никак. Коли в лесу живешь, так будь добр закону звериному подчиняться. Иначе всё нехорошо будет. Весь мир в тартарары покатится. Мы же со своими законами к тебе не идём.
– Но все же вы люди, – снова попытался возразить милиционер, – как по-звериному-то?
– Ты что ли «люди»? Да ты и есть чисто зверь лесной, дикий, – «капюшон» посмотрел на него, – хотя даже не лесной. Собака. Всех облает, чужое схватит, хотя по идее охранять должна. Нет, милый друг. Коли уж не захотел по-хорошему сразу, то теперь будет по-нашему, – он направил пистолет на мужчину с женщиной и дважды нажал на курок.
Ночную утреннюю тишину порвали на части два звонких выстрела и улетели эхом куда-то за лесную опушку.
– Кузьма, – «капюшон» повернулся к стоящему рядом, – в машину их запихайте и притопите где-нибудь на болотах. Только хорошенько. Хотя, нет, мил друг… В лесу где-нибудь схороните. Пусть их там зверьё обглодает. Так надежнее будет.
– А зверьё о них не потравится? – Кузьма с ухмылкой посмотрел на «капюшона», – в этом участковом яду-то сколько! Как в гадюке болотной.
– Яд, Кузьма, – «капюшон» спрятал пистолет в карман, – это не самое опасное в жизни. От яда как? Либо спасут, либо помрёшь. А есть яд другой, мил друг. Который в душу попадает, и сердце потом терзает. А нынче в людях яда такого много. Вот они и грызут не таких, как они, и ядом этим брызжут. А думают, что хорошо людям делают. А на самом деле только травят.