Тея заказала свой любимый салат с лососем, Марк согласился на яичницу с ветчиной, а Сивый заказал себе огромную тарелку блинов с разными начинками.
Немного посидев там, Тея с трудом выковыряла Марка из быстрого халявного вайфая и вместе с Сивым, объевшимся блинов, они направились в Мекку туристов, приезжающих в Сортавала – галерею Кронида Гоголева, местного резчика по дереву. Обойдя один зал, украшенный деревянными картинами с сюжетами местного быта, Сивый сказал, что пойдет покурит и исчез. Вслед за ним исчез Марк. Побродив немного среди пахнущего опилками искусства, Тея предложила прогуляться по городу и выбрала следующий их пункт назначения, о котором услышала от администратора их гостиницы – Певческое поле – парк, на краю Сортавала с удивительной акустикой и эхом, повторяющим даже шепот. Шли до него довольно долго. По пути им попался местный «спальный» микрорайон с одной стороны которого стояли старые «сталинки», а с другой новомодные таунхаусы. Словно экономическая пропасть между ними пробегала асфальтированная дорога с бесконечными заплатками. Дома с обеих сторон улицы недобро поглядывали друг на друга, одни грязными окнами, другие сверкающими стеклопакетами.
Парк оказался заросшим лесом участком у подножья Судачьей горы, которую местные называли Кухавуори. Чтобы полюбоваться с ее вершины красотами Сортавалы, пришлось подниматься вверх по каменной лестнице. Сивый и Марк решили бежать в догонялки, и минут 20 на самой верхушке поджидали карабкающуюся туда на каблуках Тею. Тяжело вздохнув, Тея осмотрелась по сторонам. Вид на город с вершины красноречиво говорил Тее о том, что зря она топала сюда 20 минут и поднималась еще столько же наверх, чтобы с высоты птичьего полета полюбоваться на сочетание красоты и убогости Сортавалы.
А это время в ее сумочке зазвонил телефон. Не обнаружив семью и Сивого в гостинице, Холод заказал себе в номер пиццу, и только потом решил выяснить, где они, зная привычку Теи лично знакомиться с городами, где им посчастливилось побывать.
Услышав про гору, Холод, хрустя пиццей, сообщил, что сильно устал и посоветовал воспользоваться услугами такси. Тея почувствовала, что начала злиться, но в этот раз, как ни странно, ни на Холода, ни на забытый Богом Сортавала, а на саму себя, на свой авантюризм, романтизм и… что уж там скрывать, идиотизм, от которого безумно ныли ноги и хотелось есть. Поглядев на Сивого и Марка, которые играли в «Кто дальше плюнет с горы», она села на скамеечку и закусила губы, а потом повернулась. По каменным ступеням с улыбкой гордо шагал Холод с коробкой ее любимой пиццы «Четыре сыра». Она улыбнулась и поднялась ему навстречу.
– Как вам красоты? – Холод посмотрел на Сивого с Марком, отдав Тее пиццу, – местные пейзажи? А, граждане туристы?
– Не степь, конечно, – улыбнулся Сивый.
– Но жить можно, – добавил Марк, – правда здесь все тормозит! Что вайфай, что люди, что таксисты. Даже официанты!
– Они просто никуда не спешат, – Холод потрепал сына по голове, – и нам надо у них научиться не спешить, – он посмотрел на Тею с набитым ртом, которая вытащила из коробки сразу два куска горячей пиццы, – а то кто-то особо торопливый может домой вернуться. И зверья не увидит. И озерами карельскими не полюбуется, и рыбу не половит в прозрачной воде Ладоги. Кто-то же не хочет просто пиццы поесть и домой поехать?
Тея рассмеялась и покачала головой. Ее смех подхватили Марк и Сивый, выхватившие себе из коробки тоже по куску.
А Холод подошел к обрыву и закурил, словно разглядывая начинающиеся сразу за городом дремучие бесконечные карельские леса.
2 глава - 7
Карелия, Лумиваара, май 2017 года
Милицейский «бобик», рыча, пробрался сквозь лесную чащу и остановился на опушке, где от человеческого взгляда спряталась заброшенная финская кирха. Рядом с ней располагалось кладбище финских солдат, погибших здесь с 1939 по 1944 год. Доцент посмотрел на белые кресты, где вместо имен были только цифры, и вместе с Петром зашел внутрь забытого людьми храма. Внутри оказалось довольно чисто – деревянные полы, скамейки для молящихся и даже рисованные фрески. Особенно удивил Доцента новый алтарь, накрытый красной скатертью, за которым стоял свежевырубленный деревянный крест.