Неожиданно его внимание привлек деревянный столб, на котором был вырезан медведь, пытающийся сломать цветущее дерево. Он достал телефон, щелкнул камерой и только потом понял, что в кадр попала темноволосая стройная красивая девушка с коромыслом на плече, на котором висели два ведра воды.
– Нельзя здесь фотографировать. Не принято это у нас, – словно пропела она Доценту, – день добрый, кстати. Вы, кажется, нашу Аннушку спасли, так что благодарствуем. Как вам у нас? Понравилось?
– Да… – Доцент неожиданно для себя покраснел и почувствовал, что слова застряли где-то в горле, – приятное место… удивительное.
– Есть такое, – девушка улыбнулась ему, от чего Доцент стал совсем пунцовым, – меня, кстати, Елизавета зовут. А вас как величать?
– Доц… Олег, – Доцент не узнал свой голос, – очень приятно, Елизавета.
– Ну бывайте. Заходите к нам почаще. Может еще встретимся, – девушка поправила коромысло и, словно лесная фея, поплыла по тропинке среди колышущихся на ветру цветов и трав.
– Приглянулась что ли? – услышал он за своей спиной голос Мефодия.
– Ничего та… – Доцент осекся, – приятная девушка.
– Библиотекарша наша, – улыбнулся Мефодий, – и еще дочь моя. Девка хорошая, а вот с мужиками ей не везет. Двух мужьёв схоронила, а годов-то ей всего ничего… Двадцать пять только будет.
– А местные женихи что? – Доцент потер охриплое горло.
– Они ее побаиваются. Вдовой черной зовут, – рассмеялся Мефодий, – шуткую, конечно. Она разборчивая очень. Абы за кого не пойдет. А потом мало у нас мужиков сейчас. Человек двадцать. А неженатых всего трое. Один молодой, двадцать годов всего, а другой Борис, инженер. Так он на работе с деревьями женат. Хотя свататься вроде как хотел. Не знаю уж, что она ему сказала. Я в дела молодецкие не лезу. Она сама выбрать должна и мне сказать. А я уж решу, благословлять или нет. У нас традиция такая – перед тем, как жену в дом привести, надо испытание пройти. А что, правда понравилась? Ты женатый сам? – Мефодий пристально посмотрел на вновь покрасневшего Доцента.
– Да как-то времени всё не было. Работа да работа, – Доцент вдохнул сосновый воздух.
– А годов-то тебе сколько? – Мефодий зашагал по тропинке, идущей в сторону лесхоза, рядом с Доцентом.
– Сорок будет, – сказал Доцент и сам удивился своему возрасту, о котором иногда забывал.
– И что, даже с бабой не женихался?
– Да говорю же, не складывалось, – Доцент выдохнул.
– А ты бы ей подошел, – Мефодий поправил ружье за спиной, – взрослый, серьезный, с идеалами, при работе. Может увез бы ее, может здесь бы жили. Севрюков-то конь еще тот. Правда, копыта уже все до мозолей стоптал с пьянством своим. В гости приходи почаще, может и сладится чего. Она девка хорошая. А хочешь, – Мефодий остановился, – сюда приезжай. Что тебе на хуторе сычевать? Там с этой Марфой язык человеческий забудешь. Приезжай. Я дом дам. Удобства все. А по службе твоей сопровождающих снарядим. Они тебе лучше любого милиционера тут покажут.
– Знаете, – Доцент на секунду задумался и тут же вспомнил плывущую среди цветов и трав Елизавету, – а я может возьму и соглашусь. Бизнесмены эти вон какие, Марфа… слова с нее не вытянешь. А здесь люди. И люди неплохие, – он повернулся и посмотрел на Мефодия, – так что до завтра.
Доцент очень удивился, когда на прощание Мефодий протянул ему свою крепкую, жилистую, словно лесные корни, руку, и крепко пожав ее, зашагал по лесной тропинке.
Дождавшись, когда Доцент исчезнет в чаще, Мефодий огляделся по сторонам и быстрой походкой направился к берегу притаившейся в кустах черной змеей речушки. На берегу речки он посмотрел по сторонам еще раз и открыл дверь почти вросшего в землю старенького дома.
– Фух… Наконец-то спровадил, – он уселся за стол и, сняв ружье с плеч, поставил его между ног, – а люди странные, как мы и думали. Лесники эти вообще… Да какие они лесники? – он махнул рукой, – сразу видать – живодеры. Взгляд, как у убивцев. Чую, не лес наш они сюда валить приехали, а кое-чего другое. Попытать бы их хорошенько. Может через бабу ихнюю, или ребятёнка? Хотя, нет. Такие за своих волками грызться будут. Лучше не злить. А вот третий… Ты к нему, кстати, присмотрись, – он посмотрел в темный угол избушки, – вроде как спокойный, не суетной. С него толк быть может. Он еще и при должности, и соображений правильных. Так что погляди за ним, пощупай его аккуратно, что за муравейник в нем живет. Узнай, и тогда решим, что с ним делать, – Мефодий снова посмотрел на собеседника, притаившегося во тьме, – сказал, что придет к нам. Думаю, наверное, сейчас уже барахлишко свое пакует, – Мефодий рассмеялся, – ему у нас всё в диковинку. Ну поглядим, как он со всем с этим справится. Интереса он лишнего не проявляет. Видать, точно по своим делам приехал. Как знать… Ты с ним по-человечески разговорись. Может и пригодится нашему делу. Севрюкова все равно менять нужно было. Главное, чтобы не догадались, что мы его… – Мефодий хмыкнул, – того… Лягушкам на корм. Конечно, искать будут, когда хватятся и поймут, что ни в каких он Кисловодсках и не был. Но с нас взятки гладки. Люди видели, как он в Сортавала на поезд сел, а куда дальше подевался, так нас это не касается вроде как. Он же запойный. Может запил и до Кисловодска не доехал. Это тобой хорошо история была придумана, – Мефодий покачал головой, – а то он последнее время очень доставучий стал, денег всё больше и больше хотел. Всё, что в лесхозе делали, приходилось ему в карман класть. Так что давай, поковыляю я, с нашими поговорю, а ты про милицейского этого подумай, – Мефодий, облокотившись на ружье, поднялся, – не, – он остановил жестом тень, вышедшую из угла избушки, – сейчас не время. Погодим давай. И так всё неспокойно. Успеем еще, – он улыбнулся и вышел наружу, где лягушки возле речки вовсю уже закатывали возле речки свою квакающую симфонию.