– Может и про меня чего расскажешь? – Вова посмотрел на Графа.
– Может и расскажу, – Граф качнул головой, – но не про тебя, Володь. А про твоего отца, Борю Комлева, уголовника и отморозка, неоднократно судимого рецидивиста, который после встречи с твоей матерью на захотел так жить, и коллеги Баирушки… Прости, Баир, я знаю, что ты не такой… просто посадили его на перо. Знаешь, Вов, какие он стихи сочинял? – Граф посмотрел на открывшего рот Вована снизу вверх, – Мама же тебе в детстве пела, помнишь? «…там за тучкою за серою ясно солнышко встает. Мы пойдем дорожкой белою в ярко синий небосвод… И друг другу, взяв за руки мы, скажем нужные слова, пусть не думает о глупостях моя буйна голова»… Извини, Вов… Они слишком любили друг друга, чтобы быть вместе. Ну ладно, – Граф хлопнул в ладони, – лирики на сегодня хватит. Теперь мы все знаем друг про друга, и тайн у нас больше нет. А значит дальше мы можем говорить серьезно. Итак, вам интересно, где находится Вэлс? Бетховен! – Граф крикнул и топнул ногой по полу, и в зал вошел невысокий худой парень с мрачными, как темная ночь глазами, лишенными любых человеческих эмоций. Впереди себя он катил каталку, к которой был привязан тот наглый из «Крузака» на Минском шоссе.
– Бетховен потому что музыкант что ли? – не удержался Вован, еще не до конца осмысливший слова Графа о своем отце, и привычно тупанул.
– Нет, потому что глухой, – улыбнулся Граф, – а еще у него нет языка и он не может говорить. Но ему это и не надо, – Граф подошел к парню и похлопал его по плечу, – Олежка, Баир, вам не интересно, почему он не говорит и не слышит? Ну ладно… Не хотите, а я все равно расскажу. Так вот, твои коллеги, Олежка, – Граф посмотрел на Доцента, – отправили молодого оперативника Бетховена засланным казачком к коллегам Баирушки и не прикрыли, когда было надо, – Граф укоризненно посмотрел на Доцента, – на тебе, конечно, вины нет, как и на Баире, впрочем. Мы же не в ответе за тех, кого мы даже не знаем. Так вот не стал Бетховен дожидаться, когда они его на ремни порежут и правду выпытывать будут. Барабанные перепонки проткнул себе и язык откусил. Так что он не слышит и не говорит. Но зато, что такое боль, – Граф посмотрел на окружающих, – он знает лучше всех. Он ее чувствует, поэтому умеет делать больно другим лучше всех. Этот человек Вэлса, – Граф кивнул на тело на каталке, – конечно, я хотел, чтобы вы с ним поговорили, но ваши нервы поберег. У вас впереди еще слишком много дел. Но, Антон Валерьевич уже все нам с Бетховеном рассказал, – Граф похлопал рукой по каталке и расстегнул куртку на привязанном к ней парне. Из окровавленного, аккуратно вскрытого ножом живота, наружу торчали кишки.
– Хватит, не надо, – прошипел обескровленными губами наглый из «Крузака», – я все сказал, честно. Уберите от меня этого садюгу, – он испуганно посмотрел на невозмутимого Бетховена с глазами зомби, – я правда больше ничего не знаю.
– Так нам больше ничего и не надо, – Граф улыбнулся и повернулся к опешившим парням, – да, друзья. Человек – это очень странное создание. Когда у него автомат в руках – он наглый и смелый. А забери у него этот автомат – он уже никто. Так что получается? – Граф развел руками, – не человек сильный и наглый, а оружие. Увези его, – Бетховен, – Граф похлопал по плечу своего палача, – и уже хватит человека мучить. Давай его того уже, – Граф провел рукой по шее, – Шпицберген, – он повернулся к парням.
– Что Шпицберген? – не понял Холод.
– Вэлс там, – улыбнулся Граф.
3 глава - В царстве огня и холода - 1
Швеция. Резиденция «Лисья нора» в 100 км от Стокгольма. Осень 2017 года.
– Обойдемся без географии и биологии, – Граф улыбнулся и посмотрел на Холода и друзей, – скажем так, это далеко и очень холодно. Вообще, Шпицберген официально является территорией Норвегии, но это демилитаризованная зона, так что там могут находиться все, но желательно без оружия. Норвежцы мирно проживают в поселке Лонгйир, русские тусят в Баренцбурге, еще там есть два поселка времен наследия СССР – Грумант, он с тысяча девятьсот шестьдесят первого года он полностью пуст, и поселок шахтеров «Пирамида», законсервированный в восемьдесят восьмом. СССР хотел построить на Шпицбергене военную базу, но норвежцы, мягко говоря, залупились, и эти огромные территории, покрытые льдом и камнем, пустуют. России они сейчас не интересны вообще, с базой не получилось, уголь добывать дорого. Норвежцы еще как-то копаются. Но если посчитать, на всем архипелаге живет не более двух тысяч человек. А вот что интересно нам, – Граф щелкнул пальцами, и на экранах, свисающих над столом, появилась карта, – видите точки? Это острова. Их тут хренова туча. Большинство из них считаются частью природного заповедника «Нордаут-Свальбард». И у них есть очень замечательная история. И если вы ее выслушаете внимательно, вы поймете, что на Шпицбергене делает Вэлс. В сентябре сорок четвертого года, – Граф присел за длинный стол, – возле архипелага появились две немецкие подводные лодки. Из них на один из островов высадились одиннадцать человек под руководством зондерфюрера Вильгельма Деге, известного метеоролога на службе нацистской Германии. Официально они должны были построить там метеостанцию «Haudegen», «Старый вояка». Вроде бы обычная метеостанция. Одиннадцать ученых. Продержались они там довольно долго и, наверное, были последними немецкими солдатами, которые капитулировали во Второй Мировой войне в Европе. Четвертого сентября сорок пятого года Деге и его люди сдались норвежцам. Сделав «хенде хох», – Граф картинно поднял руки, – они сдали победителю один пистолет, один пулемет и восемь винтовок и были отправлены в лагерь для военнопленных. Вернувшись на родину, Деге снова стал преподавать в Дортмундском Университете, и про «Старого вояку» молчал. А молчал потому, что никто не спрашивал, – Граф хитро посмотрел на Холода с друзьями, – в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году его сын побывал на Шпицбергене и нашел документы, связанные с метеорологическими наблюдениями на станции «Старый вояка», и, естественно, их продал. Человек он был небогатый, потому что кроме ума и хорошего образования вместе с верой в науку, папа Вильгельм ему ничего не оставил. А потом эти документы начали потихоньку всплывать. Выяснилось, что с одиннадцатью учеными из подводных лодок было выгружено более трехсот ящиков с оружием, строительным инструментом, взрывчаткой… и это еще не все. В документах тихонечко упомянулась информация о двух других подводных лодках. У Вильгельма об этом уже, конечно, спросить было нельзя, – Граф развел руками, – зато один из тех одиннадцати, который был еще жив, в конце девяностых произнес всего лишь одну фразу: «Двести военнопленных». Тогда ее никто не услышать. Или не захотел, я не знаю, – Граф пожал плечами, – но появился еще один документ об этих одиннадцати. Все они прошли боевую подготовку на севере. Они умели строить дома изо льда, были нечувствительны к Холоду, с легкостью с одним ножом справлялись с белым медведем, но главное все они были строителями, геодезистами, проводниками и архитекторами.