Дым несколько раз присел, потом пригнулся, но это ему надоело. Он сдернул с плеча автомат и всадил одиночным пулю в ляжку Сыровяткину. Тот словно споткнулся и с ревом свалился на землю.
– Говорил же, стой, – Дым убрал автомат и подошел к нему вплотную, – рюкзак снимай.
– Убивай! Не отдам! – проскрипел сквозь зубы Сыровяткин.
– Ты себя сам убил, дурак. Нужен ты кому, – Дым махнул рукой и наступив ногой на Сыровяткина, сдернул с его спины рюкзак, – не тем Богам служить ты стал. Посмотри, во что ты превратился, – Дым убрал ногу и, почувствовав тяжесть рюкзака, закинул его на плечо, – а мог бы человеком быть.
– Люди здесь не живут, – исподлобья глянул на него присевший Сыровяткин и зажал рану на ноге, – ты очень скоро это поймешь. Здесь людям места нет. Она всех заберет.
– Ты про Гейду? – Дым почувствовал, как рюкзак сильнее потянул его к земле, – ошибаешься ты. Она забирает только тех, кто хочет с ней уйти, с кем ей по пути. Только ты вот куда дошел? – Дым оглядел болото, – ты же здесь навсегда останешься. Если пошел за ней, назад дороги нет.
– Тогда пристрели меня, – чтобы я не мучился, – Сыровяткин поднял глаза с черными кругами под ними, – я уже не знаю, кто я. Я времени счет потерял. Я все забыл. Я ничего не помню – как здесь оказался, почему.
– Не, не буду, – Дым покачал головой, – ты сам себя казнишь. Я в это вмешиваться не буду. Не я тебе судья.
– Тогда зачем ты здесь? – Сыровяткин поморщился от боли.
– Ошибки исправляю. Свои, – ответил Дым, – до твоих мне дела нет. Тебе с ними жить. Или подыхать. Как сам решишь. Мне от тебя ничего не надо. Я тебе даже спасибо скажу, – Дым достал из кармана пачку сигарет и закурил, поправив лямку тяжелого рюкзака на плече, – я так же, как и ты пришел сюда за тем, что у меня сейчас за спиной. Ты меня, считай, остановил. Я главный вопрос себе сумел задать – зачем это надо было мне. А потом понял, – Дым выпустил изо рта тоненькую струйку, – это не мне надо, а той грязи, что внутри меня живет. Она не смогла сопротивляться тому, кто позвал. Поэтому я здесь оказался. Я слышал этот голос внутри себя, пока друзья за мной не пришли. Знаешь, почему хорошо, когда есть друзья? Ты начинаешь слушать их, а не себя. Начинаешь жить ради них… А вот ради кого жил ты? Можешь не отвечать, иначе ты бы здесь не оказался. Так что давай, – Дым с трудом расправил плечи и бросил в болото окурок, – ежели ты себе друзей не нашел, сам отсюда и выбирайся. Это твоя, Сыровяткин, «сверхглубокая», и тебе прежде всего надо было спросить, насколько там глубоко, прежде, чем падать туда. У нас у каждого своя глубина. А это твоя, – Дым кивнул головой на болото. Повезет – выберешься. Но я бы на твоем месте лучше утонул. Так, как раньше, ты жить не сможешь. Тебе люди не дадут.
9 глава - 9
– Вот видишь, как бывает, – Колдай встретил Дыма и дождался, когда тот скинет с плеч тяжеленный рюкзак, – кто-то погрешил, а ты просто рядом постоял, а тебе потом жития нет. Маленькая такая соринка внутри тебя шевелится и спать не дает.
– Это ты про совесть? – Дым наконец снял рюкзак и уселся рядом с Колдаем, который достал трубку, – с совестью у нас давным-давно пути-дорожки разошлись. Я о ней стараюсь не думать.
– Зато она о тебе подумает, – старик чиркнул спичкой о коробок и закурил, – ежели ты о ней забыл, это не значит, что у тебя ее нет. Это как боль. Забудь о ней, и вроде как не болит. Но боль есть.
– Всё у тебя просто. На всё ответы есть, – Дым вытащил из кармана пачку сигарет, – только тогда скажи, почему мы так сложно живем? По-твоему украл – назад верни и дальше всё хорошо?
– Не хорошо, – дед покачал головой, – зато правильно. Особо если вернешь то, что украл. Ежели другое что отдашь, считай откупишься. Вот поэтому и запутались человеки. Грехи не искупляют, а откупляют. С грехом время нужно пожить, чтобы понять, что он твой, а не бежать сразу до батюшки в церкву: «Прости, батюшка, согрешил»…
– Но это ты людям объясни, – Дым помял в руках сигарету, – Бог никого из своего дома не гонит. Любому рад.
– Вот то-то и оно. Поэтому там все сейчас и топчутся, – старик покачал головой, – кому не лень.