– А для чего ты после с ним работать стал?
– Да хрен его знает, по инерции, наверное. А прапор этот, сука, дембельнулся и пропал. Я его, блядь, искал – искал, – Владлен стряхнул мокрые руки и вытер их об мешковину.
– Кровь с щеки не смыл, – посмотрел на него Холод, – забей на всех. Прав ты. Не парься даже.
* * *
Вор Глина, мужчина лет шестидесяти, последний мастодонт, коронованный братвой еще в годы правления дорогого Леонида Ильича, сидел на террасе своей огромной дачи, макал огурцы в соль и ел. Прошли годы. Закалили они его на пяти зонах бывшего Советского Союза Бог миловал в лихую годину кровавого беспредела девяностых. Мимо прошла перестройка, путчи, дефолты и смены правительств. И вот входил сейчас Глина в эпоху капитализма со своими огурцами, хреново разбираясь в законах рыночной экономики и внешней политики. Но хитрый лис видел, как в мутной реке товарно-денежных отношений плавают тысячедолларовые караси и щуки – миллионеры. Закидывал он старенькое удилище и каждый вечер хлебал наваристую уху в виде акций предприятий и долей в бизнесе. Рыбак эдакий. Были люди у него – большие и малые пройдохи всех мастей, которые отводили небольшие финансовые ручейки в широкое русло и направляли в карман. А он просто сидел и жрал свои огурцы, изредка почитывая газетку и интересовался курсом акций на Токийской бирже.
Кондаков – старший быстро зашел на веранду. У входа его встретил Квас, молодчик лет тридцати с мутными рыбьими глазами.
– У себя? – бросил ему Кондаков.
– У себя. Огурцы хавает.
Кондаков открыл дверь.
– А, здорово, Макар, – Глина улыбнулся железнозубой челюстью, – присаживайся. Огурцы будешь?
– Какие на хрен огурцы, Глина?! Ты знаешь, что произошло?
– Знаю. Индекс «ДоуДжонсона» на вечерних торгах повысился. Баррель нефти подорожал…
– Какие баррели?! Сына у меня убили! – гость резко выдернул стул и уселся.
– И это знаю. Не надо было с черными якшаться.
– Какие черные?
– На вот, – Глина придвинул к Макару графин, – здесь рябина на коньяке, выпей и успокойся. Бог дал, Бог взял.
– Нет, Глина, ты что-то действительно не понимаешь, – Кондаков отодвинул настойку, – у меня СЫНА убили!
– А он сам виноват. Какого бесу он на рожна поперся? Знаешь, с «пиковыми» дела иметь опасно. Подошел бы ко мне – дядя Петя, помоги, – я бы все решил. Так нет, он к Томазу поскакал. А тот с Аладдином в близких. А Аладдин – «апельсин».
– Он же вор.
– Нет. Я такого вора не знаю. А тех, кто его за бабло крестил – не уважаю. Нет у меня друзей таких. Семка что хотел – то и выпросил.
– Ну, знаешь! – обозлился Кондаков, – так мы договоримся! Он сын мне родной был!
– А от меня ты чего хочешь?
– Помощи.
– А интерес мой здесь какой?
– Ты Белку помнишь?
– Ну да.
– А Саида?
– И этого помню. Славные люди были, упокой Господь их душу, – Глина перекрестился.
– Так вот. Семена человек убил, который с ними расправился.
– Это же кто такой? – напрягся старик.
– Холод, – резко бросил Макар.
– Это ж не Монгола выблядок?
– А это кто такой?
– Ну да ладно, неважно. Так его вроде того, порешили?
– Нет. Ошибаешься, старый. Не завалили его. Месяц назад ко мне Сема приехал и рассказал, что якобы какой-то друг попросил его человека «пробить». Ну, я к своим. А человек Холодом оказался. Мне б тогда дураку сообразить! – он хлопнул себя ладонью по лбу, – Семену это самому надо было. А вот зачем?