– «Квас», – вслух зачитал шофер…И стянул браслет.
… А Холод с парнями тем временем был уже далеко…
* * *
– Да, Макар, – Глина отшвырнул от себя в сторону тарелку с огурцами, – я сегодня из-за твоего блуда семь человек похоронил. И Кваса. Сучки-то эти резвыми оказались, ушли огородами!
– А я тебе о чем говорил? – Кондаков почесал щеку, – я тебе говорил! Ты что думаешь, я тебе зря такие бабки предлагал? Нее-ет!
– Да-а, хлопцы лихие. Кусаются. Я их теперь сам искать буду. Вот только боюсь, в бега они подались. Не сыщешь их. Но расстараюсь, Бог мне в подмогу. Тут теперь интерес мой, личный. Ребят-то каких, а? Суки! Где их искать-то?
– Они вернуться, Глин, я им теперь как кость в горле. Они не дураки. Знают, что я всех собак на них спущу. Затихарятся на недельку, выждут и будут меня ловить.
– А ты чё делать будешь?
– Мы, Глина. Думаю, я с полицией нашей связаться. Дать им ориентировочку на этих господ. Пусть тоже ищут. А ты что предложить можешь?
– Есть у меня человечек один. Не хотел, правда, к нему обращаться, да видно судьба. Он такой же, как они – рожа беспредельная. Вот ему, думаю, и цинкану за ситуацию. Он, конечно, за так работать не будет. Но, думаю, за деньги можно договориться и подрядить. Да и сам я за этих сучат возьмусь. Они должны мне теперь.
– Давай, подсуетись, – Макар посмотрел на него, – денег если надо я теперь и сам дам. Только смотри, Глина, не вздумай по-своему мстить. Я ж тебя хорошо знаю. Вор слово дал – вор слово взял…
– Не с теми ты ворами, Макарка, общался. Мое слово, дружок, верное, как кремень. Если сказал – будь положь. За базар привык отвечать, не фраер с мыльного завода. Будь спок, найдем. Только вот ты базаришь – они за тобой пойдут. Так что это получается? Ты вроде наживки? Так ведь сожрать-то могут.
– А это уже твои проблемы, Глина, чтобы меня не сожрали. Сожрут – и ты пузыри пустишь. Кровавые пузыри, Глина. Ведь Холод – он ушлый, догадался, что блатные вальнуть его хотели. А как он работает – ты у своих корешей мертвых спроси, у Саида с Попиком, у Белочки. Так-то вот, дружище.
* * *
Псих постоянно мерз. Сказалась привычка к теплому южному мандариновому климату. Он потянулся к пачке сигарет и закурил. Воспоминания вместе с табачным дымом полетели наружу через открытую форточку. Ничем не примечательно было детство Ивана из Анапы. Шкодил так же как все, бузил, дрался с одноклассниками, дергал соседку по парте за косу. Вот только большая часть этого детства на улице прошла. Тянуло его постоянно к старшим, к их блатной романтике с гитарами, там он научился пить «Портвешок», потягивать «Беломор» и решать все свои проблемы по-взрослому. Как учили старшие, он поговорил с папой утюгом по затылку за то, что тот сделал замечание по поводу прибытия пятнадцатилетнего сына домой «в не очень трезвом виде». Ивану это понравилось, и он стал ежедневно отрабатывать полученные в подворотне навыки на отце, потом добавилась мать. На семейном совете было принято решение снабдить сына деньгами на первое время и отправить к дедушке с бабушкой в Свердловск подальше от дурной компании и южного солнца. Прибыв на место, он быстро нашел себе новую компанию, с которой и пропил выданные на самостоятельную жизнь деньги, после чего плотно «присел» на иждивение стариков, ежемесячно раскулачивая их на большую часть пенсии. Водки было много, а денег не хватало. Пришлось идти воровать. Первую судимость он даже не запомнил, да и прошлась она по нему «условно». Запомнился только дед, бывший учитель, с его моралью «о нравственном разложении молодого поколения». Всю ночь после суда он пил с друзьями, а потом под утро вернулся домой, взял топор и порешил мирно спящих пенсионеров. Уже в КПЗ он понял, что сидеть ему долго и много. Но на зону пошел. Отсидев там года три из пятнадцатилетнего срока, случилось с ним следующее. Завалило его на лесоповале бревнами, после чего стали зажигаться в голове Ивана непонятные лампочки и мерещиться всякая хрень. В общем, признали его слабоумным и отправили в закрытое мед учреждение, откуда через полгода выписали с диагнозом «излечен и социально неопасен». Поселился он в квартире убитых им же стариков и крепко надолго забухал. Потянулся к нему молодняк со всех районов и скоро сколотил из них Псих, как его стали называть, зондер-команду, которая грабила фуры дальнобойщиков на трассе. Пиратствовали они года три, после чего все, кроме Психа, отправились на скамью подсудимых, а Псих поправлять пошатнувшееся здоровье. Отсидев положенный для реабилитации срок, возвратился Ваня в родные пенаты. Там его и посетили местные авторитеты и посоветовали свернуть свою агитационную деятельность среди малолетних недоумков и убраться из города подальше. Взвесив все «за» и «против», Псих вспомнил увесистые кулаки гостей, собрал остатки своих дебилов, сумевших избежать наказания, и дернул в Москву. Там он нарушил все законы здравого смысла и обрел себе покровителей, которые не брезговали прибегать к услугам работников ножа и топора, действующих с особой жестокостью. Так началась его карьера в столице.