– А вот дерьмо мы вместе, дядя, хавать будем.
В это время Кондаков достал пистолет и выстрелил. Пуля ударила Холоду в бок. Зарычав, он нажал на курок ружья. Огромной силы выстрел опрокинул Кондакова со стула. Добрая порция свинца разворотила голову. Охранник с молоком дико закричал и, не выпуская из рук пакета, бросился к двери. Холод, сморщившись от боли, выстрелил ему вслед. Ноги секьюрити запутались в ковре, он споткнулся и упал на пол.
– Сука! – процедил Холод, поднял чудом уцелевший пакет молока, отхлебнул и швырнул его к мертвому телу, – ни хуя себе! Кровь с молоком! – он посмотрел на белые струи, сливающиеся с багровым ручейком.
На лестнице его поджидал охранник с улицы, привлеченный криками и выстрелами в доме. Разрядив в него оставшиеся в «ремингтоне» патроны, Холод с интересом наблюдал, как тот кубарем скатился вниз по лестнице. А вот второй охранник оказался порезвее. Он догнал Холода, когда тот уже спешил к забору, и опрокинул на землю мощным ударом приклада:
– Давай, вставай, гадина, – на лежавшего на земле Холода уставилось крупнокалиберное дуло.
– Ага, – приподнялся Холод и со всей силы врезал ему ногой по яйцам.
Затем последовал удар в голову, но охранник выдержал и его и обхватил Холода руками. Дальше борьба перешла в партер, причем преимущество было на стороне «барракудовца», судя по всему знакомого с приемами греко-римской борьбы. Сильные руки стальным захватом проводили на кожаном воротнике куртки Холода удушающий прием. Холод бил наотмашь, но не попадал – охранник уворачивался, увеличивая давление «воротника» на шее. «Амба», – промелькнуло в голове Холода, но тут левая рука нащупала скользкий булыжник. Пальцы сжали его и приклеили к виску нападавшего. Тот захрипел и всем телом навалился на Холода. Отпихнув его, Холод с трудом перелез через забор, в клочья изодрав кроссовки, и бессильно бухнулся на землю. Боль в боку нещадно саднила. Дышать было трудно. Он коснулся рукой лица и почувствовал сто-то липкое и горячее. Прихрамывая, он доплелся до машины и плюхнулся на сиденье. Уже в салоне он расстегнул куртку – алое пятно на белой майке и багровый синяк на шее от ворота. Холод посмотрел в зеркало: перемазанное кровью грязное лицо. Он сплюнул себе под ноги и вышвырнул в окно неизвестно для чего прихваченный «помповик».
– Вот блядское семейство! И охранники у них блядские. И молоко хуёвое. Проценты не те – изжога.
* * *
– И что тебе Кондаков нового сказал? – Владлен смотрел на бинтующего бочину Холода.
– Сдал он нас, Владя, и ментам, и братве.
– Так это чё, мы теперь не уйдем? – Слон покачал головой, – зачем его тогда убивать было?
– За надом! – покривился Холод, – вы как будто первый день родились! Вопросы, вопросы… Не знаю я на них ответов! Это не математика, это жизнь, пацаны. Причем ВАША жизнь и к тому же не очень пиздевая. Семен вами рулил. Это просто стечение обстоятельств, что я к Вам приблудидся. Он вас один черт слил бы. Вы одного понять не можете – такими как мы по жизни играть будут.
– А нам что делать? – посмотрел на Холода Коркин, – нам как жить, Холод? Тебе хорошо, тебя нет. А у нас родные есть.
– А ты об этих родных думал раньше? Поздно ты, Владя, об этом заговорил. Мамку с папкой вспомнил. Баба, поди, у тебя есть. И у Слона то же самое. Жить вопреки надо. И не думать ни о чем.
– Это как это? – удивился Слон.
– А вот так вот. Кверху каком. Есть они, а есть мы. И все, кто не мы – значит, они. А тут вариантов не бывает. Это догонялки по жизни, с кровью догонялки и салят здесь свинцом. Вот и приходится надрезывать в хрен знает куда, забыв о семье, о близких. Да ладно, о чем это я? – Холод натянул свитер, – на хуй вам этот ликбез? Сами все шурупите. Драться надо со всеми. Пока никого не останется, грызть, рвать и победить.
– А если никого не останется? Зачем тогда драться? – удивился Владлен, – ради чего?
– А дерутся ни ради чего. Это «тупО». Такая игра. Биться и выжить.