– А «Зверей» можно?
– А на хуя тебе пиковые на таком празднике?
– Ну а что-нибудь такое, другое, «Руки вверх», например?
– Не. Это, братан, тоже тема голимая, ментовская. Можно же нормальных людей позвать, Виктора Цоя, например.
– Так он умер уже.
– Бля, не знал… Сидел, по ходу. А когда он умер?
– Да давно уже.
– Да, время бежит...
И перешел разговор Психа и его дружбана в категорию высокого искусства – у кого рот больше, кто сисястей… Сидели они и рассуждали о театрах, в которых не были, о музыке, которую не слышали, о фильмах, которые не смотрели и все рассуждения сводились к тому, что нихуевый шашлык готовит армянин Ашот в кафе на площади трех вокзалов. А экономическая теория «Капитала» в изложении Психа скорее напоминала «Золотой ключик» с его полем чудес в стране дураков.
* * *
– Заходите.
Кольцов посмотрел на стоящего у двери солидного возраста мужчину с тросточкой. Тот, прихрамывая, прошел через весь кабинет и уселся у стола милиционера.
– Вызывали?
– Да, гражданин Глинин, есть у меня к Вам несколько вопросов.
– Ну начинайте, зачем медлить?
– Я по поводу гражданина Квасцова. Он, говорят, Вашим… знакомым был?
– Хороший был парень. Жалко его. Отца его знал. Ой, сколько сейчас молодых гибнет. Жить страшно. Вот в наше время… Не такое жестокое было, принципы, вера во что-то.
– А может быть не надо, Глина? – Кольцов приподнялся, – не надо нести всякую чушь. Ты еще агитировать начни.
– А ты меня на рэпете не бери, – Глина зыркнул глазами, – пуганные. Говори, че хошь? Нет – давай пропуск подписывай, и я пошел. Некогда мне с тобой балаболить.
– Слушок прошел, что разборки у вас наметились среди воровских?
– Грыц что ли, пёс, цинканул? Глупый ты, начальник, собака-то лает и кусается, а Грыц свое оттявкал. Не сегодня – завтра саван белый накинет и соберется в дорожку долгую. С него и спросу-то нет никакого – алкоголик. Кому ты веришь?
– Я, Глина, себе верю. Знаю я, дорогой мой друг, без тебя всё знаю. И кому верить – мне решать. И знаю, что есть некий товарищ – Холод, который тебе малину с Кондаковым обосрал, но это ваши дела, я в подробности не вникаю. Знаю, что он Кваса твоего замочил.
– А доказать сможешь? – процедил Глина.
– Если бы смог бы – вывел бы тебя из твоего дома шикарного наряд под белы рученьки и отвез бы на «матроску» для дачи показаний. Не стал бы я тогда тебя вызывать. В другом бы месте разговаривали. А еще знаю я – подрядил ты под этого Холода некого «душевнобольного», Психа иначе. И сейчас ищут эти «гарны хлопцы» друг друга с паскудной целью – друг дружку замочить. Знаю я все. Только вот никак в ум не возьму – на хрена тебе это, дураку старому, надо? Ты ж уже не такой проворный, да и команда у тебя, поверь, не самая лучшая. Так, третий сорт. А может тебе Кондаков денег обещал много? Так куда ты их возьмешь? На тот свет что ли? Ведь убьют тебя.
– Все сказал? – Глина скривил рот, – тогда вот тебе мой ответ – иди ты знаешь куда?
– Я-то пойду, а вот ты куда пойдешь? – Кольцов встал со стула, – зря думаешь, что ты самый умный. Тут из тебя дурака сделали, ты впрягся не в свои сани. Не твое это дело. Ты же вор. А тут беспредельщики между собой рамсят. Тебе чего Кондаков – кум был? Сват? Брат?
– Это уже не твое дело. Ты чего от меня хочешь?
– А соверши-ка ты, Глина, первый и последний раз в своей жизни акт доброй воли, сдай-ка мне этих двух горячих парней и живи спокойно до самой глубокой старости. Знаю, что против понятий – душу облегчи и доживи свои дни спокойно. Я знаю, ты не вурдалак, тебе крови не надо, а эти орлы столько наворотят – мама не горюй! А ты, Глина, в крайних окажешься, помяни мое слово…