Костян вытолкнул в коридор растрепанную и зареванную жену Костусева. Васек приблизился к ней вплотную и пустил в нее струйку дыма. Та надрывно закашлялась. Костусев заскрипел зубами.
– Только попробуй ее тронь.
– А зачем? – Васька схватил женщину за подбородок, – мы ведь по любэ договоримся. Зачем телку порфузить. Ты же не «Молодая гвардия», а, ментёныш? И баба тебе цельная нужна. Кто тебе эти Слон, Корень, Холод? А она, – в руках Кости звякнул выкидыш, – сейчас мой брателла писанет твою мамзель от уха до брюха, а ты в крайних. Без бабы. А она вон у тебя, – Васек схватил жену Костусева за грудь, – сисястая, мясистая. Ну чего, базарить-то как будем?
– Слон мой друг. Служили вместе, – процедил Костусев.
– Ну что же, жизни стежки – дорожки иногда вскользь разбегаются. Ты о бабе своей лучше думай.
– Он просил меня сделать паспорта. Сказал, какие-то проблемы, просил помочь. Я не мог ему отказать.
– И сейчас не смоги. Смотри, вон бабе твоей уже сбледнулось, – Васька плотно сдавил шею жертвы. Пора решать с кем ты.
– Мы после завтра встретиться условились. Он сейчас в Подмосковье. Я туда документы должен подвезти… Деревня…
Через минуту Васька и Костян выходили из подъезда Костусева.
– Завалить их надо было. Надо было их продырявить. Вломят, – озлобленно сплюнул Костян.
– Тебе кого бы только продырявить. Поди, бабе напоследок присунуть хотел. Не, братуха, нет мази грех брать. Мусор сам кореша сдал и к своим не побежит. Он же сам того… оборотень. Ему по шапке настучат за помощь преступности. И друга своего он не предупредит. Мусор он по жизни, сидит и в портки дрызжит…
* * *
Кольцов уселся в кресло за своим рабочим столом. Вечер опустился на город. В пробках гудели машины, кое-где в окнах зажегся свет. Люди спешили домой. Несколько минут опер наблюдал, как люди запихивались в уходящий трамвай – поток туда, поток обратно. Похожие на муравьев человечки тесно трамбовали друг друга в бойкой очереди на остановке. Иногда возникал зазевавшийся пассажир, пытающийся идти против входяще – исходящего движения, но все его попытки оставались тщетными. Он либо доезжал до следующей остановки, либо ждал нового трамвая. Таков удел пассажиров по жизни. Кольцов ни с того ни с сего вспомнил стишок: «Шел трамвай десятый номер, на площадке кто-то помер, сзади подошел Федот и снасильничал его». Неожиданно слова легли на какую-то странную мелодию, и Кольцов несколько раз пропел некрофильно – разгульный мотив.
– Ёб твою мать…
Он раскрыл папку и погрузился в уголовное дело клана Кондаковых, начав перечитывать его, наверное, в сотый раз. Все смешалось – депутаты, законники, беспредельщики. Развязка была одна – в ходе ведения боевых действий криминальные армии несли потери. Грыц пропал, а по городу цунами пронесся кипеш. Кольцов вспомнил лицо Василия… Стоп! Этот товарищ ходил в близких у Глины. Что он здесь делал? Конечно, загранпаспорт – это фуфло. Васька его может купить. Кольцов задумался. Так что получается? Значит, если кто-то ксиву хочет приобрести – всегда найдется тот, кто ему ее продаст. Морев, капитан из ОВИРа… Гнида редкостная. Подозрений всегда вокруг него было немеряно. Кольцов набрал телефон и с кем-то быстро поговорил. Через минуту запищал факс, и на свет Божий появился лист бумаги с тремя фейсами. С одного портрета исподлобья смотрел некий гражданин, тот самый, чью фотографию приносил Кондаков – старший. Холод… Лоб Кольцова покрылся испариной. Стоп… Главное не спешить.
– Интересное «кино и немцы», – вслух резюмировал опер.
Глина тоже хочет найти этого доброго молодца. Отлично… Появился свободный швартовый от бухты канат, потянув за который можно распутать этот блядский клубок. Васька… Кольцов снова потянулся к телефону
– Петрович, здорово! У тебя топтуны свободные есть? Тогда запиши ориентировочку – Прохоров Василий. Да. И доладывать мне лично. Да… обо всех передвижениях… Нет, мер к задержанию не принимать… Все через меня… Только наблюдение…
* * *
Холод сидел на крыльце и смотрел, как утренний туман расходится под лучами солнца. Поеживаясь, возле него уселся Владлен и закурил.