Васька в ответ пробурчал что-то невразумительное, открыл рот и оттуда вырвался поток крови.
– Да ты, блядь, дружище, по ходу язык себе прикусил. Тогда слушай и кивай башкой. Тебя Глина послал? – тот кивнул, – так вот. Убивать я тебя не буду, хотя надо бы было. Я знаю, ты пес, тебя траванули, зарядили – ты пошел. Так вот запомни, пес, – Холод швырнул его на землю, – подыхать тебе, а не Глине. Он за бабло рубится, а ты шестеришь за этот кусок говна, шестеришь и шестери. Только за мной не иди, я хвосты рубить умею. И всем гандонам глиновским скажи. Не хуй мне в спину дышать. Я свое дело сделал и ухожу. Мне с вами буровить не о чем. Запомнил? – тот снова кивнул, – скажи, чтоб этот хрыч людей своих пожалел. Я в жизни своей воров до хуя видел. Глина твой – не вор, а так, чучело, а вы за него жопу рвете, а ты ее уже порвал. Смотри вон, седой, а мозга нет ни хуя. Где твой Глина? Слон! Притащи сюда второго!
Слон подтащил за шиворот стонущего Зуба.
– Оторви ему башку на хуй!
Слон улыбнулся, хрустнули шейные позвонки и бездыханное тело упало рядом с Васькой.
– Глина со мной рамсить будет, а я вас так – как курятам бошки крутить. Ведь я жить хочу! А он неизвестно за что рубится. За приятеля своего, который баблом его подогреть хотел. Так вот нескладуха вышла – ни бабок, ни пацанов. А ты живи, пес, и помни – Глина тебя под смертушку подписал, а я в живых оставил. Поехали, парни.
– Куда теперь? – улыбнулся Слон.
– Машину мыть. Вон как изгваздались.
– Да, Холод, – Владлен почесал щеку, – с чувством юмора у тебя пиздос. Я думал все уже. А ведь и правда всё… Хуй нас теперь найдут.
– Да, Владя, твоими бы устами воду пить…
– С ним говно пиздато жрать. Сам все схавает, – хихикнул Слон.
* * *
Пока Кольцов связывался с группой оперативного слежения, пока те «пробивали» по радиомаякам местонахождение джипа гражданина Прохорова, прошел ни один час. Патроны сержанту так и не понадобились. Без него кто-то очень неплохо «поборолся» с преступностью, взорвав одну машину полностью вместе со всем ее боевым экипажем. Васькин джип уцелел, и опера запеленговали через систему GPS его как неподвижную точку в квадрате N. В восьмидесяти шести километрах от Москвы. На давно не езженной дороге валялся истекающий кровью Васька – единственный «трофей» Кольцова, который мог что-то рассказать о разыгравшемся здесь побоище. Ваську погрузили в УАЗик местного РОВД и доставили на нем в больницу, уложили в палату, оказали медицинскую помощь и выставили на входе охрану в лице районного участкового с газетой «Оракул» и бутербродом с докторской колбасой. Васька несколько дней тупо смотрел в потолок. Нехорошие мысли – муравьи копошились в его голове. Он трогал обрубком языка нёбо и впервые за много лет, вникнув в совет Холода, раскинул мозгами. Нет, Глина не был святым. Играл в объебон со своими подельщиками, сдавал так называемых «козлов» и вообще его путь к общаку был тернист и запутан. Взять хотя бы одну историю. Дело было в Мордовии, где Васька отбывал пустячный срок за вооруженный разбой. Ведь именно тогда на зону пришла малява от Глины поддержать Глининого «брата» Севу Мамая и поставить его смотрящим за зоной. Местные сидельцы были против, но Мамай, полотенец – «апельсин», тянувший лямку за наркоту, занял почетный в блатной иерархии пост и первое, что сделал, опустил по беспределу нескольких братков – спортсменов, бывших с ним на ножах, якобы за какой-то грешок на воле. Это потом уже все узнали, что один из стероидных качков набил Мамаю ебальник в кабаке за то, что тот грязно домогался до его бабы. А до этого Мамай и трое его подручных в комнате для свиданок захватили в заложники контролершу Зинку и еще нескольких женщин, приехавших к близким. Чего вытворяли наширявшиеся уроды – лучше не рассказывать, стоит упомянуть вскользь, что там была дочка кума, которую Мамай затрахал до смерти. Переговоров из американских боевиков не велось. Мамая и его кодлу брал спец отряд «собров», стреляя на поражение. Сам Мамай уцелел, но лучше бы тогда пули не пожалели его. А закончилось все плохо для блатарей, у которых был негласный договор с кумовскими. Беспредельный Мамай развязал руки начальнику колонии, а тот начал беспощадный репресняк, и много тогда хороших пацанов ни за хуй собачий поломали. А потом этот базар Витин… Прав, паршивец, был – не любил Глина деньгами делиться, особенно чужими.