– Ты еще и патриотом стал? – Холод снова усмехнулся.
– А я им всегда был. Ты же знаешь. А так-то по уму что, одни нацмены должны платить что ли? Только у них бизнес? Рэкет интернациональный. Неважно, кого трясти. По мне без разницы, с кого деньги получать, хоть с калмыка, хоть с узбека, хоть с соседа дяди Васи. Работать и жить спокойно хочешь – плати, – Могила выкинул в окно сигарету, – не мы придем, так мусора. Если мы проблемы решаем, то они их создают, а потом решают. Все уже давно поняли, с кем выгодно работать. Крыша государственная слишком дорого обходится. Ты ей и налоги, а потом еще и на карман. Вот что ты со своей водки иметь будешь? Геморрой только. Налоговая, СЭС, пожарные, мусора… И разгребать все ты будешь, а не Василич. Он же дирехтор, – Могила развел руками, – не, не моя тема ни разу, Холод. Время было – помог. А теперь время для своих делов.
– Значит в расход? – Холод вздохнул.
– Да у нас подхода уже давно нет, – Могила вытащил еще одну сигарету и закурил, – один ты еще что-то пытаешься. Кто в могилу не свернул с Василичем шагая, уже себе делюгу свою нашел. Вон, Комок с челноками турецкими работает, у Фани таксисты. Димасик вон удачно с заправками влился. Один ты перед Василичем хороводы водишь. Наверняка и у Наума свой бизнес есть. Он по любому соскочит. Тесно Славику с его аппетитами рядом с дедом. А тренер чего? Новых дурачков набрал, и ты у них теперь за главного. Только, Холод, дурачки скоро кончатся. Вырастают, умнеют, учатся. На чужих смертях, но учатся. То-то я смотрю, Василич тему с этими лекарствами и наркотой после Дятла с Максом подзабыл. А на самом деле знаешь как? – Могила пристально посмотрел на Холода, – Просто не дурак тренер наш. Никто в эту тему впрягаться не стал. Уловили, чем все закончиться может. А думаешь с водкой по-другому? Она чья сейчас? Общаковая. Ну те понятно, по старинке мыслят. А по старинке знаешь как? На чужую поляну сунулся – там и закопали без цветочков и оркестра. Может они и динозавры, но что-то они еще решают. А вот Василич ничего не решает. Он творит что хочет. Беспредельничает. А на беспредел беспределом и отвечают. А отвечать нам с тобой придется. Дед наш руками разведет, – Могила криво усмехнулся и посмотрел на потухшую сигарету, – и мы, Холод, крайними будем. За свое-то еще сдохнуть можно, а вот за чужое что-то не очень-то и хочется. Так что давайте без меня. И сам давай подумай, что к чему. Ты же вроде не дурак. Я лично всегда тебе рад буду. Да и пацаны примут.
Могила распахнул дверь машины и вышел на улицу. Когда он почти дошел до подъезда, неожиданно свистнули тормоза, и между БМВ Холода и подъездом резво воткнулась «Девятка» цвета мокрого асфальта без номеров, забрызганная грязью. Дверь распахнулась, и из нее выскочил крепыш с надвинутой на глаза кепкой. В руках у него был АК-47.
– Могила! – крикнул Холод и потянулся к бардачку, где лежал ТТ.
Оглушительная очередь спугнула ворон, сидящих на дереве возле подъезда. Могила обернулся и увидел пышущее гневом лицо стрелявшего. Ни одна из пуль не задела его, воткнувшись в серую штукатурку хрущевки. Крепыш направил на него ствол снова, но Могила перепрыгнул через скамейку и укрылся за ее спинкой, которую очередные выстрелы превратили в щепки.
Холод высунул ТТ в окно и нажал на курок. Крепыш с автоматом пошатнулся и завалился на землю, впоров третью очередь в асфальт под своими ногами. Водитель «Девятки» надавил на газ, и машина резво рванула с места.
Холод выскочил из БМВ с пистолетом в руках и столкнулся с Могилой, который подобрал автомат мертвого стрелка. Посмотрев друг на друга, они начали палить вслед пытающейся скрыться во дворах машины. Пули раскололи стекло. «Девятку» повело, и она с размаху врезалась в железный забочик возле соседнего дома.
– Сука! – процедил Могила, посмотрев на единственный тапок на своей правой ноге, – чурки по ходу возбудились чрезмерно.