– Как это молча? – не понял Доцент.
– А вот тут момент один есть, – Юра улыбнулся, – он немой. Шрам у него через все горло. Врачи смотрели. Он говорить по определению не может, гортань, связки повреждены, – он посмотрел на переглянувшихся Холода и Могилу, – что, ваш клиент?
– А когда это было? Ну, взяли его? – спросил Юру Доцент.
– Где-то полгода назад, – задумался Юра, – но на этом весь ералаш не закончился. У нас кроме добровольного ничего нет. Допрашивать – сам понимаешь, вообще смысла нет. Все, что взял – на него и повесили. А судить его как? Заявления от потерпевших нет, свидетелей… ребенок. Ну вызвали его на допрос, его же показания показали. А он взял их и порвал. И новые написал. Уже на пятьдесят жмуриков. И снова где, когда, кого, – Юра развел руками, – вот такая котофения, Олег. Он у нас в СИЗО сидел и показания менял раз в неделю. Сам причем. Все понимают, что он стрелял. А он ничего не говорит. Его и в камеру к деловым определяли, так он там только на респектах. Так-то если по чесноку, мразь-то он порядочная, но мразь он еще большую мочил. Там такие экспонаты были… Так что не узнали мы, от кого он работал, мстил кому-то. В итоге согласился он на десяток трупов, и то, чтобы по сроку давности было. А Главк на нас давит – такого в «пыжи» надо, а там «пыжи» никак не получается – срок давности. Короче, мы уже не знали, что с ним делать. Всю голову сломали. В общем, забрали его у нас по итогу и определили в Соликамск в виде исключения. Выйти-то он может и не выйдет оттуда… Вернее, как не выйдет… Как карта ляжет. Но по крайней мере лучше так, чем никак, – Юра вздохнул, – дай-ка еще раз телефон, – он взял у Доцента смартфон с фотографией Валька, – не, он стопудово. И имя такое же, Валентин. Правда у него документов разных было несколько комплектов. Даже иностранные. Вот тоже была проблема – по каким его судить? Мы его по картотекам били – нет такого. Как будто и не было человека. Документы ему нарисовали, и он вместе с ними появился. А как на самом деле было – его не спросишь. Был у нас следак один, Столяров, может помнишь такого? – он посмотрел на Доцента, – Морда такая кирпичом. Но он хотел его, – Юра поморщился, глядя на Холода, – ну, пресануть что ли слегка, типа не говоришь – пиши значит. Так этот Немой себе пальцы сломал. Прямо в допросной взял и сломал. Под стул засунул и хрустнул. Там человек не дурак ни разу. И стреляет он, конечно, как… Не дай Бог снова появится. Мы все тогда между собой решали, конченный он или нет.
– И что решили? – нарушил молчание Холод.
– А знаешь что решили? Что каждому свое, – ответил Юра, пристально глядя на Холода, – я уважаю таких, как ты. Но если ты целый, и живешь той жизнью, которую ты выбрал. Это силу надо иметь, чтобы выбор сделать. А еще большую, чтобы потом отвечать за этот выбор. Если отвечаешь – значит уважение тебе, а нет – ты шерсть галимая. Так по-вашему, кажется?
– Это везде, – улыбнулся Холод, – а не только по-нашему. Так что, конченный он или нет?
– Нет, – покачал головой Юра, – он видел, что его мальчишка срисовал. Но мальчишке он ничего не сделал. Значит человек. А какой – плохой или хороший, это не мне решать. Это там каждому на роду написано, – он кивнул головой в сторону потолка, – мы с тобой – миры разные, – он еще раз посмотрел на Холода, – иногда нам пересекаться приходится. Так жизнь устроена. Дела с Олегом – это ваши дела. Я никого не сужу. Я вас ловлю, – он поднялся, – ладно, Олег. Давай, созвонимся потом, завстречаемся где-нибудь. А вам удачи. И не попадайтесь мне.
– Постараемся, – улыбнулся Холод и проводил взглядом вышедшего опера убойного отдела Петровки, за которым было не меньше ста задержаний тех, кого он знал лично и которых он не делил на плохих и хороших, потому что все они для него были бандитами, но при этом оставались обычными людьми, такими же, как и он сам*.
* - Юра Кравцов, друг и коллега Максима Кокурина из "Пророков, несущих зло". Макс появлялся в нескольких частях "Холода": "Море потерянных душ", "Детки в клетке".
2 глава - 2
– Да… Жизнь изменилась. И менты другие, и мы не те… – Могила посмотрел на Холода, – Валя наш теперь Немой. Ну, в принципе, закономерно, – Могила задумался, – ему от уха до уха на шее улыбку вырезали. Что тут еще скажешь? А вот то, что он в мокрушники подался…