– Вот у Комитета удача-то привалила, – усмехнулся Холод.
– Привалила, – кивнул Дворецкий. Только вот они решили не просто пенки с этой удачи снять, а гульнуть, что называется по полной и прихватить этого еврея, когда он с целым миллионом за бугор съехать соберется.
– Разумно, – Холод поскреб в затылке, а Дворецкий продолжил:
– Приставили к нему «наружку» и убедились, что гражданин действительно покинуть Союз Советских собрался. И документы к этому готовит, а между делом мотается между Москвой и Питером и сотки долларовые скупает. Также «наружка» установила, что приобрел он у одного из столичных жуликов шесть чемоданов с двойным дном, так что слова каталы полностью подтвердились. Стал Комитет готовиться к его задержанию. И вот заветный день настал… А гражданин отъезжающий накануне закатил у себя в четырехкомнатной квартире на Фрунзенской набережной грандиозную отвальную. Человек он был в московском бомонде известный, поэтому там бард один оказался с женой-кинозвездой, цыгане из театра «Ромен», а также несколько дипломатов из посольств Нигерии, Автралии, Аргентины и США. Шампанское с виски лилось рекой, икру черную ложками откушивали, которую только успевали из магазина «Дары моря» подвозить. Шашлыками прямо из ресторана «Арагви» питались. Официанты туда-сюда прямо мимо «наружки» козликами скакали. Бард песни пел, цыгане у камина плясали. Разошлись только под утро. «Наружка» каждого из гостей сопроводила и аккуратно прощупала, – Дворецкий улыбнулся, – денег ни у кого не было. Но на всякий случай заперли их в отделе милиции неподалеку. Говорят, с трудом в Ленинскую комнату граждане провожающие поместились. «Наружке» прислали подкрепление и стали ждать. День миллионер на улицу не высовывался, а на следующий вызвал такси из таксопарка и вместе с водителем, погрузив в машину все шесть чемоданов, направился в Шереметьево.
– Что-то как-то тупо, – покачал головой Холод.
– Вполне вероятно, – Дворецкий взял в руку серебряную ложечку и покрутил ее, – но вот только Комитетчики всполошились. Дело в том, что гражданин должен был лететь не в этот день, а через день. Подняли всех, кого можно, по машинам рассадили и за ним. В общем, едва успели. Поставили своих людей на таможенном контроле и принялись ждать.
– И никто ничего не заметил, – рассмеялся Холод, – что полон аэродром «Безопасности» советской.
– Даже обрадовались, – Дворецкий положил ложечку на стол, – никто к отлетающим особо не прикапывался, и все работали в штатном режиме, пока гражданин с носильщиком и своими чемоданами не появился возле стойки паспортного контроля. Предъявил билет, визу. Инспектор проверил – все в порядке. А тут и эти подоспели, товарищи из Комитета, и предложили ему открыть чемодан. Гражданин еврей улыбнулся и говорит: «Открывайте сами, они не закрыты». Те и открыли. А в них ничего нету.
– В смысле нету? – удивился Холод.
– Нет, ну как нету. Было – рубашки, брюки, носки, книги… Все, кроме миллиона. Через рентген прогнали – ничего не нашли. Чемоданы выпотрошили – нет ничего. Рейс, естественно, пришлось задерживать, а еврея в специальную комнату сопроводили и сунули под нос фотографии, где он валюту скупает с вопросом: «Где деньги?» Тот взгляд потупил и говорит: «Каюсь. Скупал валюту…», – Дворецкий улыбнулся, – «… но мошенники меня обманули. Все поддельными оказались. Бумажки. Можете проверить. Всё в камине. Целый день их жёг и плакал». Те, конечно, не поверили, и на Фрунзенскую набережную группу товарищей экспертов отправили.