Это кто же тут жил?
Переведя изображение в левый нижний угол экрана, ушастый счёл необходимым высказаться:
— Я поражён. Еда, вещи, наблюдение, и никого. Откуда столько всего? Может, нас этот прыщавый напарил?
Растянувшийся на кровати бесфамильный потянулся, хрустнув суставами, поправил подушку и издал горловой звук, более всего созвучный его коронному «Гы». Усмехнулся.
— Мы в «секретке». Нары в два яруса, запас из того, что спереть удалось, срач… На все случаи предусмотрено. Отсидеться, и вообще… Кровати — с помойки, для подростков или детей… Видишь, наклейки? И боковин нет? Выломаны. Чтобы копыта в них не упирались. Хозяев можно не опасаться. Сам же оттирал всякую гадость — древняя она.
— А пустые бутылки?
— Ну забухали пацаны, что такого? В приюте же нельзя, а расслабиться всем охота.
— Разве что…
Я слушал товарищей краем уха, более интересуясь новостями и беззвучно повторял услышанное, привыкая к диалекту. В принципе, ничего сложного. Воспринималось уже гораздо лучше, чем тогда, в столовой маяка. Правда, пугали отдельные слова из моего прошлого. К примеру, часто встречающиеся в школьных диктантах «жужелица», «заезд» или «жужжание», но лиха беда начало. Разберусь с простыми звуками, а там уж выкручусь.
Спасибо дикторам с их поставленной речью — догадываться о смысле того или иного слова почти не приходилось, да и речевой аппарат неплохо подстраивался под выбранный стандарт.
… Передвиение насих войск вдоль линии соприкосновения обусловлено… Волонтёры доставили на передовую очередной гру(тут заканчивалось проглатываемым «с») так необходимых насим войскам предметов бытового обихода…
Репортажи шли сплошь про войну. Победные, вселяющие в обывателя веру в скорый исход всей этой вооружённой катавасии (разумеется, в пользу Нанды). Пушки стреляли, солдаты позировали, командиры авторитетно докладывали, враг позорно бежал… на месте. Потому что о наступлениях в бравурных реляциях — ни гу-гу.
Мои потуги заметил Ежи.
— Язык учишь?
— Учу.
— Держи, — он извлёк из кармана парочку беспроводных наушников и протянул их мне. — В комплекте с планшетом шли. Музыку слушай. Я онлайн-радиостанцию популярной музыки нашёл. В попсе рифмы несложные, припевы, опять же… Должно полегче пойти.
— А ты? А Сквоч?
— Мне не надо. У меня способность к языкам хорошая, — без тени иронии заявил он и продолжил, выговаривая хоть и с трудом, но, в целом, верно. — Две аботливых старуски напекли внучатам плюски. Все вокруг стола уселись, чаю напились, наелись. Ахотели поиграть. Ты лови! Мне убегать!.. или вот… Высел месяц и (буква получилась твёрдой, как у говорящей головы в визоре) тумана. Вынул ноик и кармана. Буду реать, буду бить… Ну, дальше всё как по-нашему… Слушайте со Сквочем по очереди. Надеюсь, быстро восполним пробел.
— Круто! — восхитился я, забирая гарнитуру и пристраивая её в уши. — Ну, послушаю, о чём в этом секторе поют…
***
Следующие сутки мы спали. До затёкших боков, до тяжести в головах и однообразия мыслей. Чувствовали — надо отдохнуть и набраться сил. В редкие минуты бодрствования безвкусно ели, запивали пищу чаем и спешили обратно, на койки. Нас не беспокоили ни шумные обитатели дома, с раннего утра шляющиеся в общем коридоре и скандально обсуждающие всё на свете; ни пьяные вопли с криками под вечер.
Мы — спали.
И на следующей день — спали. И на третий — тоже, но уже меньше, перемежая сон просмотром визора.
Смотреть оказалось познавательно.
Прежде всего, военное положение, которое в моём понимании означало ограничение гражданских прав, комендантские часы, патрули на улицах и иные способы перевода страны на суровые армейские рельсы оказалось более политическим шагом, чем административным.
В городах царила нормальная, неограниченная условностями жизнь; военкомы не хватали людей на улицах, а налоговая система удовлетворилась лишь двухпроцентным особым сбором в дополнение к имеющейся нагрузке на население и производства. По-настоящему жёсткие порядки установили лишь в нескольких прифронтовых территориальных образованиях, введя военно-гражданские администрации вместо муниципалитетов да блокпосты на въездах и стратегических направлениях.
Почему так происходит, растолковал готовящийся в дипломаты Брок:
— Дорого. Содержать армию вообще удовольствие не дешёвое, а брать под тотальный контроль государство в целом — экономика от ограничений треснет. Пока необходимости в этом нет. И без того правительство добилось многого. Выборы отложены, несогласных заткнули. Кто сильно попытается о свободах пошуметь — возьмут за загривок и в кутузку, как шпиона или агента влияния. Сиди потом, доказывай…
Передачи по визору и сетевые новости это подтверждали. Ни протестных маршей, ни митингов возмущённой общественности не упоминалось. Люди жили себе, как и прежде, без великих потрясений, относясь к войне с Розенией как к чему-то далёкому, происходящему на другой планете. Тем более, войска тут контрактные. Вот пусть и отрабатывают бешенные расходы на оборону.
После милитаристики тянуло расслабиться.
Мы сравнивали стандарты красоты (тут отличий не нашли — стройные, грудастые, ухоженные ценились, как и везде); моду, жизненный уклад в этой стране с привычными нам критериями, запоминая отличия и дискутируя об особенностях поведения аборигенов.
К примеру, в молодёжных сериалах при встрече все между собой целовались. Кто в губы, кто в щёку — зависело от степени дружбы и не носило под собой никакого сексуального подтекста. Почти… Иногда, по сюжету, поцелуйчики перерастали в большее, но нас это заботило мало.
— Не буду я Брока в харю лизать! — возмущение бесфамильного граничило с истерикой. — Хоть что вы мне делайте! Он же мужик!
— Ты тоже не предел мечтаний, — редкий случай, когда Ежи проявлял единодушие с товарищем. — Чмокать твою рожу… Тьфу!
В моём воспитании межполовая грань взаимоотношений выглядела более демократично, чем у парней, однако привитые границы допустимого категорически восставали против здешних нежностей.
Успокоил сослуживцев тем, что лично мне вместо поцелуя вполне хватит: «Здравия желаю, господин Самад!». Ну и, разумеется, произносить по стойке «смирно», с расправленными плечами и молодецким видом. При особо торжественных случаях допускается поясной поклон и падение ниц.
В меня полетели подушки…
После неравного сражения, в котором я героически отбился от превосходящих сил противника, для разнообразия занялись географией. Мы угодили в четвёртый по численности город Нанды — Укррау-сити. Поисковик подсказал, что название он получил по фамилии члена совета первых колонизаторов планеты, в дань уважения к его былым заслугам. Населённый пункт крупный, присутствуют заводы и фабрики… Ну и так далее, с упоминанием занимаемой площади в квадратных километрах, перечнем вероисповеданий да краткой историей.
Определившись с пониманием своего места во времени и пространстве, вернулись к просмотру всевозможных репортажей с улиц.
Они доставляли особое удовольствие — нас до колик веселило местное разнообразие в одежде и полное, на наш взгляд, отсутствие вкуса у отдельных обывателей. Народ шлялся кто в чём, позволяя себе совсем уж невообразимые наряды, более подходящие к маскарадам или конкурсам экстравагантности.
Банные халаты на городских проспектах оттеняли яркие пятна кислотных рубах и конусообразных шляп с блёстками, а обычные костюмы с платьями бледно терялись на фоне широченных задниц в колготках «леопардовой» расцветки. Но, признаю, нормально одетых людей оказалось подавляющее большинство, просто эксцентричные модники выглядели заметнее, сумасброднее, вызывающе-оригинально.
… Множество иных, мелких отличий принималось на веру без вникания в подробности. Заведено у людей так — не нам их переучивать или осуждать…
О судьбе сержанта Бо и товарищах не узнали ничего. Вообще. Словно их не существовало в природе, и мы никогда не приезжали в клинику.