— Души, говоришь… М-да! Думаю, на эту тему мне нужно будет переговорить с матушкой.
— Если я смогу, то постараюсь быть тебе полезной.
— Вот как?
— Конечно, мой господин. Отныне твоя дочь будет и моей дочерью.
Франсуа ответил ей улыбкой.
Во внешнем дворике граф Роберт подошел к внучке и помог всхлипывающей девочке подняться.
— Ну-ка, вставай, малышка. А вот плакать не годится.
— Но я же сумела выполнить это упражнение, дедушка, в самом деле сумела, — Арлетта возила по мокрому лицу грязным и рваным рукавом. — Почему же папа не похвалил меня? Разве ему не интересно?
— Зато я тебя хвалю, — граф присел на приступок перед конюшней. — Ну-ка, попробуй еще раз, и если не свалишься, то у меня найдется кое-что для тебя.
Арлетта фыркнула и поглядела на дедушку с недоверчивой улыбкой.
— И что же это? Что ты дашь мне? Впрочем, попробую угадать… Испанский миндаль? Засахаренные фрукты?
Граф похлопал ладонью по торбе, которая висела у него за плечами, и в его голубых глазах промелькнула хитроватая усмешка.
— Поживем — увидим. Сделай-ка еще пару кругов — и узнаешь.
Арлетта вернулась к своей лошадке и вскарабкалась ей на спину.
— Дед, иногда мне кажется…
— Да?
— Иногда мне кажется, что папа никогда меня не полюбит.
Граф выпрямился.
— Что такое? Что за чепуха?
— Как будто я пытаюсь поймать собственную тень. Хвать, а в руках ничего нет.
Теперь уже фыркнул граф.
— Поймать тень?! Ты просто наслушалась каких-то глупых сказок! Тень нельзя схватить руками.
— Да, конечно, — упавшим голосом прошептала Арлетта. Она взялась за поводья своего конька, снова встала на нем в полный рост и безо всяких приключений проехала два круга по двору.
Раскрасневшись от радости, она соскользнула с Хани.
— Ну вот! Ты же видел, правда?
Граф Роберт потрепал детский локон.
— Да, я видел. А вот и твоя награда. Я знаю, тебе понравится.
Он протянул внучке наполненный до краев маленький ящичек. Там был примерно фунт испанского миндаля, которого ей давно хотелось.
— Миндаль в меду! Благодарю тебя, дед!
— Ты молодец, маленькая моя. — Граф снова распрямился. — К сожалению, теперь я должен с тобой расстаться.
— Ты собираешься встретиться с сэром Хамоном?
Арлетте было известно, что когда ее дед покидал Хуэльгастель, он передавал бразды правления и дела правосудия в руки сэра Хамона ле Мойна, своего сенешаля и друга. По возвращении дед всегда первейшим делом призывал управителя к себе и выслушивал доклад обо всем, что произошло в его отсутствие, так как хотел с первого же часа быть в курсе всех событий. Только после этого дед разговаривал с остальными.
— Да.
— Я видела, как он направлялся в арсенал.
— Спасибо за подсказку Продолжай тренировки, дитя, у тебя неплохо получается.
С этими словами граф Роберт потопал ногами, чтобы разогнать застоявшуюся кровь, и направился в сторону оружейной палаты.
— Эй, Хамон, Хамон!
В тот вечер ужин в семействе де Ронсье проходил как обычно. Сотрапезники сидели за высоким столом спинами к старинному пылающему камину. Отсюда им была видна целая толпа слуг, солдат, купцов и всяческих прихлебателей, которые толкались плечами в борьбе за лучшее местечко за козлами, которые служили столами во время многолюдных трапез. Эти массивные сооружения хранились в особом пристрое, а при необходимости слуги выволакивали их оттуда и устанавливали перед огнем. На дворе был июнь, и пламя горело вяло. Камин безжалостно дымил, и клубы сероватого рыхлого дыма поднимались к поперечным и продольным балкам.
Пищу в замке принимали беспорядочно, особенно это касалось той публики, которой не полагалось почетных мест и кого размещали подальше от огня и поближе к большим двустворчатым дверям, в закоулке, где гуляли все мыслимые сквозняки. Слуги выставляли на деревянные грубые козлы большие братины, чаши и миски, со звоном ставили блюда. Хлебодар грубо совал столующимся буханки хлеба. Люди тянули руки, хватали, загребали, вырывали. Стучали ножи. Поглощали добытое с урчанием, словно псы. Если за эти столы попадала женщина, ей приходилось либо довольствоваться кусками, которые никто не взял, либо прибегать к хитрости, чтобы заставить своего соседа позаботиться также и об ее интересах. Если девицы были молоды и смазливы, они таращили глаза, выпячивали вперед груди и громко расхваливали силу и прочие достоинства своих кавалеров перед менее любвеобильными соседями. А если они были некрасивыми или просто старыми, то поступали так, как их выучила жизнь, то есть выхватывали недоеденные куски с чужих блюд или, в крайнем случае, подъедали крошево, на которое уже никто не зарился. То, что доставалось детям, зависело от их проворства, или от того, как о них позаботятся родители.