Заря уже окрасила небо на востоке в розовый цвет, поэтому я поспешно бросил перо в тлеющие угли и побежал в совятню.
Когда я прокрался обратно в спальню, был еще очень ранний час, и все естественно спали. Мое письмо директор должен был прочесть за утренней чашкой кофе, и тогда в исчезновении профессора не увидят ничего подозрительного.
Я упал на кровать, чувствуя себя совершенно изможденным и измотанным. Никакого торжества и триумфа я не ощущал - было лишь какое-то тупое опустошение и смертельная усталость. Осмыслить произошедшее я не успел, потому что моментально заснул прямо в одежде.
Проснулся я через несколько часов с тяжелой головой и муторным чувством тревоги, которое затопило мои внутренности изнутри, едва я открыл глаза. В спальне было пусто - наверняка, завтрак давно закончился, и никому не пришло в голову позвать меня с собой - уже тогда никому не было до меня дела. Не поднимая головы с подушки, я резко вспомнил произошедшее ночью. Страх пронзил меня, как острие гоблинского клинка. А что, если пока я спал, Квирелл сумел выбраться из своей темницы и сбежать?! Или кто-то из обитателей замка услышал его вопли и нашел его, выпустив на волю? Если это так, он непременно расскажет о том, что я натворил, и тогда меня вышвырнут из школы. Какой же я идиот, надо было просто заколоть его ножом, и все!
Трясущимися руками я надел очки и вышел из спальни. Нож по-прежнему оттягивал карман моих брюк, но теперь я знал, что ни за что не расстанусь с ним.
На носу были экзамены, но я не мог даже думать о том, чтобы что-то учить. До обеда я слонялся по замку и территории около него. Все выглядело таким обыденным: однокашники были привычно шумны и беспечны и кажется даже не подозревали о запертом в подземельях чудовище. Я принюхивался к воздуху, чтобы уловить хоть какие-то изменения, произошедшие в это утро, но все было пугающе спокойным.
На обед в Большой зал я пришел с единственной целью проверить профессорский состав. Я сел на привычное место, пододвинул к себе тарелку и сделал вид, что ем, хотя уже вторые сутки кусок не лез мне горло. Я незаметно разглядывал стол преподавателей. Место Квирелла ожидаемо пустовало. На соседнем стуле сидел профессор Снейп и что-то жевал, не обращая внимания на студентов. Остальные преподаватели ели, переговаривались и выглядели какими-то расслабленными (наверное, под влиянием жары) - ни в одном из лиц я не разглядел никакой настороженности или сосредоточенности, которая выдавала бы их подозрения. “Наверное, Дамблдор уже сказал им, что Квирелл уехал ночью”, - подумал я.
- Давай, Фредди, гони галлеон, - услышал я рядом с собой и обернулся.
Близнецы Уизли опять решали свои денежные споры.
- Я всегда знал, что ты нехороший человек, Джордж, обдирать родного брата на целый галлеон из-за какого-то вшивого бурундука в тюрбане - не это ли проявление скотского жлобства?
- Я просто учу тебя отвечать за свои слова, - Джордж спрятал золотую монету в карман и довольно хмыкнул, - говорил я тебе: Квирелл не протянет даже до экзаменов, а ты мне не верил.
- Не думал, что эта водяная крыса окажется слабее Уилсона - тот и то продержался до чар!
Близнецы продолжили обсуждать свой собственный рейтинг профессоров Защиты за последние годы, но я их уже не слушал. Я знал, что должность проклята и не один преподаватель не задерживался на ней больше года, но в тот момент меня поразила превратность судьбы, которая распорядилась так, что тем самым обстоятельством, лишившим настоящего профессора его места оказался я. В этом была какая-то злая ирония: мой план оказался солидарен с действующим проклятием, и я, наивный глупец, узрел в своем поступке неведомую мне фатальную предопределенность.
Казалось, никого в замке не волновало неожиданное исчезновение Квирелла: слух о его трусливом побеге разлетелся очень быстро и не вызвал ничего, кроме насмешки и презрения. Вокруг меня бурлила и кипела жизнь, но я этого не замечал. Время для меня как будто остановилось. От страшной мучительной тревоги я не ел и не спал. Стоило мне забыться недолгим поверхностным сном, как из темноты на меня набрасывался оскаленный рычащий Квирелл, обезумевший от ярости, вызванной моим предательством, и начинал рвать меня голыми руками на части, ломая мне кости и выворачивая наизнанку. Каждый раз я вскакивал в ледяном поту с выпрыгивающим из груди сердцем в полной уверенности, что мой мучитель вновь на свободе. И каждый раз мне требовалось время, чтобы успокоиться и убедить себя, что это было невозможно - я лично сжег его палочку и завалил его темницу тяжелым камнем. Никто не стал бы искать его в подземельях в школе. Но страх все равно никуда не девался. Я сходил с ума. О том, чтобы вновь спуститься в лабиринт и проверить своего пленника не могло быть даже речи - я знал, что больше никогда, никогда в жизни не вернусь в то проклятое место, чтобы вновь пережить ту ночь, когда на меня в последний раз из темноты посмотрело это знакомое ненавистное мне лицо!
Я не помню, как начались и прошли экзамены, я даже не помню, как собрал вещи и вернулся в Лондон. Все было, как в плотном удушливом тумане, в котором я прятался от собственных кошмаров.
Живя летом у Дурслей, я проклинал себя каждое утро за то, что рассказал Квиреллу о своих тете и дяде и о том, где те живут. Долгими летними днями я читал тетины романы, чтобы как-то отвлечься от переживаний, но мне это плохо помогало. К моему несчастью, в моих руках оказался знаменитый «Парфюмер»: в книге убийца проникал в дома своих жертв почти что магическим образом, а на утро родственники находили мертвые тела девушек без волос и одежды в собственных постелях. Моему взвинченному воображению этого было более, чем достаточно. Каждый день я ждал, что в Литтл-Уингинг семенящей походкой войдет сутулая фигура в тюрбане и, роняя слюни, как бешенная собака, слащаво скажет “Ну, здравствуй, Гарри, вот мы и встретились.” Порой мне впрямь казалось, что я - не жилец: настолько реальным мне представлялось зловещее бегство профессора из ловушки и последующее за ним возмездие.
Но шли дни, и никто не приходил по мою душу на Тисовую улицу и не шептал мое имя в темной комнате. Я знал, что у моего поступка было два возможных исхода - либо Квирелл сумел спастись, и тогда моя участь была незавидна, либо он по сей день находится в своей темнице, и в этом случае по расчетам он давно должен быть мертв. Факт его смерти был для меня абсолютной абстракцией - я ни разу так и не ощутил того, что причинил ему боль. Вопреки распространенному заблуждению, месть не была сладка - если честно, я вообще не понял, что произошло: как я жил в страхе и ненависти до заточения Квирелла - так и продолжил жить после него.
Однажды после жаркого летнего дня я перед тем, как отправиться спать, пренебрег возможностью вдоволь напиться воды, и спустя несколько часов жестоко пожалел об этом. После моего возвращения из Хогвартса, Дурсли взяли привычку запирать меня в комнате на ночь, полагая, что теперь я особо опасен, и могу причинить им вред, пока они спят. Они великодушно обеспечили мне удобства, снабдив ночным горшком под кроватью, если до утра у меня возникнет необходимость посещения уборной. Но об источнике питьевой воды они не позаботились, и ту ночь я провел, изнывая от жажды в темной душной комнате, мечтая больше всего о том, чтобы поскорее наступило утро, и я добрался до ванной, где прямо из-под крана напился холодной воды. От обезвоживания голова разболелась и как будто увеличилась в размере, в глаза как песка насыпали, а наличие горшка раздражало - при всем желании я ничего не смог бы в него отлить. Я ворочался в кровати и не мог думать ни о чем кроме воды, размышляя, как быстро умру, если утро так и не наступит.
В ту ночь я впервые задумался о том, как умирал Квирелл в течении тех нескольких дней, пока я ходил по земле прямо над ним. Я представлял, как он сидел в кромешной тьме, потерявший счет времени, и от тотального обезвоживания не мог даже плакать. Как с трудом разлеплял тяжелые веки и вновь закрывал глаза, потому что не мог видеть ничего, кроме окружавшей его черноты; как водил сухим языком по потрескавшимся губам и хрипел, мечтая, чтобы его мучения поскорее закончились. Едва ли в последние часы он мог думать о мести - в его мозгу не могло существовать ни единой мысли, кроме мечты о воде. Наверное, под конец он бредил и звал меня, до самой смерти надеясь, что я все-таки приду - ведь его мальчик всегда был так добр к нему…