В лаборатории стояла звенящая тишина, лишь пламя свечи колыхнулось один раз от случайного потока воздуха.
Я не мог поверить, что пронырливый гад был способен меня опередить. На всякий случай, чтобы убедиться, я навел Хонум Ревелио, и действительно! Слабое свечение, сразу же растаявшее в воздухе, было индикатором недавнего присутствия вора. Но как ему удалось ускользнуть от меня, если в момент моего появления он все еще был здесь, о чем мне сообщили те же самые чары?
Я подошел к открытому шкафу, чтобы понять, что было украдено. На первый взгляд все вещи находились на своих местах в идеальном порядке, и мне пришлось сверяться со списком и прочесывать полку за полкой в поисках похищенного ингредиента. Первая попытка не увенчалась успехом: я не обнаружил никаких следов хищения или же просто копания в шкафу. Выкрасть что-либо с помощью Акцио похититель не мог: так как многие ингредиенты были крайне дорогими и опасными, на них лежало заклинание Непритягиваемости для дополнительной защиты.
Я повторил проверку дважды и снова не нашел никаких признаков кражи. Это наблюдение обескуражило меня. Я начал размышлять.
Кто-то пробрался ко мне в лабораторию с определенной целью, но ничего не украл. Почему? Потому что не нашел того, что искал, или не успел найти? С момента оповещения до моего появления прошло не больше пары минут, значит, у злоумышленника особо не было времени на поиски.
Но как он успел так быстро исчезнуть - аккурат за секунду до того, как я открыл дверь?! Это было немыслимо. В Хогвартсе нельзя было трансгрессировать - это могли делать только эльфы. Но если бы взломщик был эльфом, а не человеком, Хонум Ревелио не ощутил бы его присутствия.
Я подозревал студентов старших курсов - это было очень в их стиле: пытаться украсть какую-либо вещь, чтобы потом продать ее незаконным путем или сварить что-то запрещенное. Почему старших? Да потому что младшекурсник просто не смог бы взломать мои защитные чары.
На занятиях раз за разом я вглядывался в лица своих учеников, пытаясь уловить в ком-либо из них тень нервозности или страха перед разоблачением. Но в кои-то веки давление моего авторитета осложняло прояснение ситуации, а не наоборот - в обычном условиях студенты и так боялись меня и нервничали в моем присутствии.
Одна мысль о том, что какой-то паршивец осмелился нарушить мое пространство таким дерзким способом, вызывала у меня ярость.
Но еще большую ярость у меня вызывало осознание, что в моих руках не осталось ни единой зацепки, ни единой улики, которые помогли бы мне найти наглеца и схватить его за горло!
Теперь каждую минуту я был начеку, ожидая, что инцидент произойдет снова. Но видимо, запала смельчаку хватило ненадолго, так как повторить свой номер на бис он не осмелился. Больше к моей лаборатории никто даже не приближался.
***
По сравнению с посягательством на мое имущество эмоциональное состояние Поттера казалось мне сущей мелочью. Наверное, именно поэтому я пропустил момент, когда мальчишка вновь переменился.
Поттер как-то повеселел, если подобное описание в его случае вообще могло быть уместно; он стал опять каким-то вертлявым, в его глазах появился интерес к происходящему. У мальчишки как будто в жизни появилась цель, недоступная никому, кроме него самого, и он уверенно шел к ней, прилагая интеллектуальные и физические усилия. Даже его вертлявость приобрела теперь какой-то деловой характер: он передвигался по замку уверенной торопливой походкой и постоянно таскал с собой то какие-то неподъемные талмуды из библиотеки, то папки с выписками из них.
Поттер вполне соответствовал ярлыку Избранного, который я своими же ироничными замечаниями на него и навесил: он прекрасно учился, причем не только по моему предмету, а вообще, был звездой в квиддиче и хорошо себя вел. Все свободное время он просиживал теперь над книжками и методично что-то из них выписывал.
Теперь он был настолько одержим своим образованием, что уделял ему похоже все свободное время. Сначала я видел в его руках один и тот же длинный свиток пергамента, затем их стало два; прошло две или три недели, и мальчишка таскал с собой объемную папку, в которую он все вкладывал и вкладывал новые листы, исписанные мелким почерком. Все это выглядело так, словно Поттер на первом курсе пишет дипломную работу по магической зоологии или древним рунам, что, разумеется, было невозможно, а потому весьма и весьма подозрительно для меня.
Помимо странной поттеровской папки у юнца была еще одна книжонка интригующего содержания. Узнал я о ней совершенно случайно, так как Поттер никогда не доставал ее на глазах других людей.
Я подсмотрел однажды издалека, как мальчишка в холодный весенний день сидит на бревне у Черного озера и стремительно пишет что-то в раскрытой тетрадке у себя на коленке. Было не похоже, что он делал уроки - он записывал свои мысли слишком торопливо и нервно, при этом выражение его лица ежесекундно менялось: он морщил лоб, хмурился, кривил губы, тер нос и дергал себя за волосы. В один момент он остановился и начал пробегать глазами по строчкам, проверяя написанное. Мальчик тяжело дышал, сжав губы в тонкую полоску. Дочитав до точки, он прошептал что-то, захлопнул тетрадь, воровато оглянулся и вместо того, чтобы положить ее в сумку, оттянул ворот свитера и спрятал книжку у себя на груди под одеждой.
Тогда-то меня и осенило: у мальчишки есть личный дневник, который он прячет от других и только ему доверяет свои секреты за неимением иных друзей.
Мысль о том, что мне, профессору со стажем и декану целого факультета, хочется заглянуть в дневник какого-то первокурсника, была противна до тошноты. Я не настолько себя не уважал, чтобы копаться в грязном белье детей и придавать значение их глупым несущественным тайнам.
Но опять же моя интуиция подсказывала мне, что ответы на многие мои вопросы, касающиеся странного поведения Поттера, кроются именно в этой исписанной каракулями тетрадке. Любопытство точило меня, как червь, а я ничем не мог его унять.
***
В этом году я планировал немного изменить ЖАБА по зельям для выпускного курса, заменив одни зелья на другие, более полезные для изучения на мой взгляд, о чем написал соответствующее письмо в Министерство. Мое предложение было рассмотрено и одобрено, о чем я сразу же известил Альбуса. Директор не возражал против моей инициативы, так что мне оставалось только подобрать нужную литературу и сформировать новый чек-лист с экзаменационными зельями, которые студенты должны будут выучить до лета.
Я набросал предварительный план экзамена и отправился в библиотеку, планируя перелопатить все учебные издания по практическому зельеварению за последние лет пятьдесят.
Старая кошелка Пинс попыталась пожаловаться мне на малолетних вандалов, от которых ее ненаглядным книгам совсем не стало житья. Но я, быстро взяв то, что мне было нужно, поспешил покинуть библиотеку и вернуться в подземелья. Коршун в женском обличье бросилась провожать меня до выхода.
- О, Северус, вспомнила, - встрепенулась она как раз в тот момент, когда я уже планировал с ней попрощаться. - Ты случайно не брал из Особой секции трактат по ядам в прошлом месяце, не сообщив мне?
Я недоуменно поднял бровь.
- Какой еще трактат?
Пинс нетерпеливо махнула рукой.
- Ну, этот, как его… «Полный реестр магических ядов и токсических веществ» Брунлинга. Знаешь?
- Разумеется, знаю, - ответил я, - но я и не думал брать его ни в прошлом, ни в каком-либо другом месяце.
Пинс помрачнела и закусила губу острыми желтыми зубами, усиленно о чём-то размышляя. Догадавшись к чему она клонит и опережая дальнейший разговор, я спросил напрямую:
- Он что, пропал?
- Похоже, что так, - ответила она, подозрительно щурясь. - Я никогда раньше не проверяла Особую секцию, потому что никто не мог проникнуть в нее без моего ведома. А тут проходила мимо стеллажей и случайно заметила, что на полке с зельеварением недостает одной книги.
- Как интересно, - многозначительно протянул я, чувствуя, что наконец-то напал на след. - Вы уверены, что кроме реестра ядов ничего больше не пропало?