«Романтическая» дружба была страстными любовными отношениями, она опустошила их молодые сердца.[6] На страницах журнала «Атенеум», который стал рупором молодых романтиков, Фридрих Шлегель выступал в защиту гомосексуализма. «Гомоэротика, которая не всегда отождествлялась с занятиями гомосексуализмом, воодушевляла молодых патриотов свободы, которые в 1812–1813 годах борются на полях сражений за новую Германию».
Уте Фревер считал, что при создании прусско-германской нации главную роль сыграла армия; национальное самосознание немцев обязано своим рождением введению всеобщей воинской обязанности. Военные мужские союзы определили немецкое самосознание. Только в армии юноша мог стать мужчиной.[7]
В XIX в. телесный образ военного «был полной противоположностью представления о женском. Считалось, что женщина полностью подчинена своему телу и не может противостоять его силе. Мужчина, особенно получивший военное воспитание, полностью владеет своим телом. Военная дрессура лучшим образом подготавливала его не только к армии, но и к гражданской жизни. Военного человека можно было легко узнать по выправке, которая легко угадывалась в его походке, осанке и каждом движении». Адольф Гитлер разделял это мнение. Он считал, что «по сравнению с еврейско-демократической слепой верой в личность армия всегда оставалась на высоте. Таким образом, она воспитывала тех, в ком так сильно нуждалась следующая эпоха: эпоха настоящих мужчин. В болото всеобщей изнеженности и феминизации армия ежегодно выпускала 350 ООО сильных мужчин, которые в течение двух лет обучения теряли детскую слабость и обретали твердые как сталь тела».
Основанный на мужском братстве патриотизм зародился еще до начала Французской революции 1789 года. Клопшток проводил прямую параллель между мужественностью и немецкостью. В трагедии «Господин» (1740) Иоганн Элиас Шлегель объясняет различие между особой немецкой и римской любовью. Причем последняя основана только на сексе и поэтому вносит смятение и порабощает. Не такова немецкая любовь,
Которая к ногам любимого не положит свое сердце. Она оставляет мне самого себя, не уменьшает мою храбрость. Не мешает моим трудам, не препятствует моим обязательствам…В 1744 году Фридрих Леопольд граф фон Штольберг мечтал об отношениях между супругами, которые имели бы гомоэротический оттенок.
В хижине воспитание хранит Союз любви! Чиста кровать У нежных супругов, и плодовиты Их целомудренные объятия!Представления об эротике вступали в новую стадию. Вильгельм фон Гумбольдт отмечал в одном из писем в июле 1789 года, что его сексуальные эмоции особенно обостряются именно тогда, когда он видит некрасивую, но маскулинную девушку, занятую тяжелым ручным трудом. Его брат известный географ Александр, который ввел в Европе моду на пальмы, вообще не интересовался женщинами. Столетие вновь совершило отчетливый поворот в ту область, которую сегодня рассматривают как гомоэротическую. Сродство с национал-социализмом выражается не только в милитаризации и стремлении взять Москву войсками, до конца преданными диктатору. Шеф гитлерюгенда Бальдур фон Ширах увидел также и другие параллели. Он формулировал гомоэротическое кредо следующим образом: «Фауст, Девятая симфония и воля Адольфа Гитлера вечно молоды».
Действительно, в эпоху Наполеона в искусстве наблюдались весьма четкие гомоэротические тенденции. В 1801 году Энгр получил Римскую премию за весьма гомоэротичную картину, изображавшую крепкого мускулистого воина Агамемнона, фигура которого резко контрастировала с грациозными по-юношески Ахиллом и Патроклом. «Выставленные бедра Патрокла и его гладкое нагое тело, открытое для обозрения, иллюстрируют позу, которая в XIX столетии считалась женской».[8]
Великий Давид феминизировал героя революции Жозефа Бара. «Давид изобразил умирающего Бара как обнаженного юношу с ниспадающими длинными локонами, прикрытыми глазами и приоткрытым ртом. Обнаженное тело развернуто таким образом, что зритель не видит половые органы, и молодой мужчина кажется девушкой».