Конвой с заключенным поднялся на верхнюю палубу. Впереди шли два морских пехотинца с примкнутыми штыками, за ними Мак-Кул и Хорнблоуэр, сзади два капрала и оружейник.
— Прежде я частенько проходил этим путем, хотя и не с такой помпой, — заметил Мак-Кул лейтенанту Хорнблоуэру.
Хорнблоуэр ничего не ответил. Он был начеку: вдруг подконвойный вздумает в этот момент бежать и бросится в море.
Военный трибунал. Золотое шитье капитанских галунов. Накатанная церемония. Краткий допрос свидетелей и подсудимого. Выступление обвинения и защиты. Последнее слово подсудимого.
— Я многое мог бы сказать, — заявил Мак-Кул в своем кратком выступлении, — но вы, прислужники безжалостной тирании, все равно не прислушаетесь к моим словам. Поэтому я умолкаю, а вы, убийцы, делайте свое грязное дело.
Спустя пятнадцать минут все было закончено.
«Барри Игнациус Мак-Кул приговаривается к повешению за шею...» — гласил приговор.
Осужденного поместили в ту же пустую кладовую, которая теперь приобрела официальный статус камеры смертника. Как только Хорнблоуэр вошел туда, на пороге появился запыхавшийся мичман.
— Капитан просит вас, сэр, подняться для беседы в его каюту, — выпалил он, не успев перевести дыхание.
— Хорошо, — невозмутимо сказал Хорнблоуэр.
— Там с ним сам адмирал, сэр, — добавил мичман шепотом.
Адмирал — достопочтенный сэр Уильям Корнуоллис — и в самом деле оказался в капитанской каюте вместе с уже знакомым Хорнблоуэру лейтенантом Пейном и капитаном «Славы» Сойером. Адмирал после представления ему Хорнблоуэра сразу же перешел к делу.
— Вы отвечаете за подготовку и проведение казни? — спросил он.
— Так точно, сэр.
— Тогда слушай, сынок...
Корнуоллис пользовался во флоте огромной популярностью. Он был строг, но всегда справедлив, и отличался незлопамятностью. О его личной храбрости и высочайшем профессионализме ходили легенды. Под прозвищем Синий Билли он был героем неисчислимых анекдотов и песенок. Сейчас, однако, он находился в явном затруднении, не имея подходящих слов их высказать.
Хорнблоуэр терпеливо ждал продолжения.
— Слушай сюда, — повторил адмирал, — нам надо, чтобы этот рыжий черт не начал распинаться перед тем, как его подвесят.
— Так точно, сэр, — ответил Хорнблоуэр, не ожидавший такого поворота.
— Четверть матросов на этом корабле — ирландцы, — продолжал развивать мысль Корнуоллис. — Безопасней закурить в крюйт-камере, чем позволить этому пройдохе трепать перед ними своим языком.
— Понятно, сэр, — отозвался Хорнблоуэр. Согласно уставу и обычаю, имевшему свои корни в незапамятных временах, приговоренному к повешению по его желанию предоставлялось последнее слово, с которым он мог обратиться ко всем присутствующим.
— Когда мы его повесим, — снова заговорил адмирал, — это послужит хорошим уроком всем смутьянам и наглядно покажет им, что ожидает дезертиров. Но стоит только позволить ему открыть рот... У этого парня язык без костей. Если он поговорит хотя бы пять минут, мы потом его дерьмо и за полгода не расхлебаем.
— Так точно, сэр.
— Вот видишь, сынок, теперь и тебе все понятно. Делай, что хочешь. Можешь влить ему в глотку бочку рома, чтобы он ничего не соображал. Но помни одно: если он заговорит... — мне будет жаль тебя, сынок.
— Так точно, сэр.
Пейн последовал за Хорнблоуэром, когда тот вышел из каюты.
— Можно забить ему рот паклей, — посоветовал он. — Со связанными за спиной руками он никак не сможет от нее избавиться.
— Да, конечно, — ответил Хорнблоуэр, внутренне холодея от одной мысли о подобной процедуре.
— Я нашел ему католического священника, — продолжал Пейн, — но он тоже ирландец и вряд ли захочет или сумеет убедить Мак-Кула молчать.
— Да, конечно, — повторил Хорнблоуэр.
— Мак-Кул чертовски хитер. Жаль, что он успел выбросить за борт все улики, прежде чем мы его зацапали.
— А что он намеревался предпринять?
— Высадиться в Ирландии и заварить там новую кашу. Нам крупно повезло, что удалось его перехватить. Не будь он дезертиром, нам даже не в чем было бы его обвинить.
— Понятно, — сказал Хорнблоуэр.
— И не вздумайте накачивать его ромом, — сказал Пейн, — хотя Синий Билли советовал вам поступить именно так. У этих ирландцев луженые глотки и бездонные желудки, А в пьяном виде они еще красноречивей, чем в трезвом. Прислушайтесь лучше к моему совету.