Она берет его за руку.
- Ты молодчина. Я постараюсь сделать тебя счастливым. Подобное обещание заставляет его мчаться наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Пара шагов через площадку - и он в квартире.
Он был прав. Разом гораздо менее болезненно, чем постепенно. Это словно прыжок в холодный бассейн - помогает привыкнуть к воде быстрее, чем если опускаться в воду ступенька за ступенькой. Конечно же, воспоминания возвращаются. Иначе и быть не может. Но в полностью кондиционированной атмосфере середины семидесятых, что сохраняется у него в квартире, они не так остры и болезненны.
Он берется за хроностат и решительно поворачивает регулятор. Жужжание кондиционера стихает. Впрочем, раньше Том не замечал его, настолько привык. Он проходит в спальню и распахивает окно настежь, чтобы впустить воздух с улицы. Перемена климата вновь обостряет воспоминания, но лишь на мгновение: они сразу же уходят куда-то далеко.
Когда он возвращается в гостиную, маленький калькулятор, лежавший на журнальном столике, исчезает. Хороший признак, думает он. Он бросает взгляд на стрелку хроностата. Стрелка уже опустилась до семидесяти. Он несколько раз открывает и закрывает входную дверь, чтобы лучше перемешать воздух. Завихрение слегка путает его мысли, Но это тут же проходит.
Он снова смотрит на хроностат. Шестьдесят восьмой. Сойдет. Донна все еще ждет на лестнице.
- Заходи.
- Ладно, - отвечает она. Теперь уже она перепрыгивает через две ступеньки, демонстрируя при этом свои замечательные ножки целиком.
- Немного вина?
- Разумеется. Любое, что найдется.
Он открывает холодильник. Там еще есть полгаллона «Спаньяды». Он наполняет два стакана и несет их в гостиную.
- Мне нравится плакат, - заявляет Донна. На стене висит черно-белый плакат «Не забудь пикап родной!» размером с детский бильярд. При работающем кондиционере его здесь нет. Ну и пусть себе висит, если Донне нравится. Тому даже не жаль китайской гравюры, что придет на смену плакату.
А потом, как это было уже много-много раз, они направляются в спальню. Чуть позже Том, не одеваясь, вкатывает из гостиной ТВ. Он включает ТВ в сеть, находит канал, передающий новости, и плюхается обратно в постель к Донне.
Некоторое время он не обращает на телевизор внимания - наблюдать за тем, как бледнеет красное пятно между грудями у Донны, куда интереснее. Краем уха он слышит, что в Миннесоте тридцатые. «Не Бог весть что, но уже лучше», - бормочет он, чтобы показать, что следит за событиями.
Донна кивает - она смотрит внимательно.
- Помнишь, как прошлой зимой было ниже девятисотого, и продукты пытались доставлять на телегах? Народ голодал. Это у нас, в Соединенных Штатах! Я поверить не могла в такое.
- Кошмар, - соглашается Том. Тут внимание его переключается на ТВ - появляется комментатор погоды.
- Завтра на большей части территории города начало семидесятых, - говорит он, тыча указкой в карту, - за исключением Долины и пригородов, где ожидается середина или конец семидесятых. Приятной погоды, Лос-Анджелес! - и сворачивает карту.
Донна дышит сквозь зубы.
- Я лучше пойду, - говорит она неожиданно для Тома. Она опускает ноги на пол и, вывернув трусики, начинает надевать их.
- Я надеялся, что ты останешься на ночь, - говорит Том. Он пытается выглядеть обиженным, но боится, что голос его скорее раздраженный.
Но все обходится. Донна отвечает ему нежно:
- Том, я люблю тебя сейчас, очень люблю. Но если я буду спать с тобой этой ночью - я имею в виду действительно «спать» - и мы проснемся в начале семидесятых… Понимаешь, что будет?
Его стон не оставляет сомнений в том, что он понимает. Донна печально кивает в ответ, встает и принимается натягивать колготки. От одной мысли о том, что она уйдет, Тому становится плохо. И не потому, что он просто соскучился по ласке. Сейчас он действительно любит ее.
- Слушай, чего я скажу. Что, если я поставлю кондиционер на шестьдесят восьмой? Ты останешься?
Она поражена этими словами.
- Ты правда хочешь этого? - голос ее звучит так, будто она в это не верит, однако она возвращается в постель.
Том и сам не знает, верить ли своим словам. Его берлога в конце шестидесятых выглядит совсем не так, как он привык. Ему будет не хватать карманного калькулятора. Конечно, где-то завалялась логарифмическая линейка, но с ней по магазинам не походишь. И это только верхушка айсберга. Замороженная пицца в шестидесятых по вкусу будет больше похожа на картонку и меньше - на пиццу. Но…
- Давай попробуем, - говорит он решительно. Лучше уж жареная картонка с Донной, думает он, чем моццарелла без нее.