— Мы требуем запретить парфорсную охоту на муниципальных землях. — Молодой человек нетерпеливо протянул Мередит папку, видимо раздраженный тем, что она цепляется к мелочам.
Вокруг них бурлила толпа; Мередит неожиданно захотелось разобраться в сути вопроса.
— Какую охоту? — переспросила она.
— Парфорсную. Конную охоту с гончими собаками на лисиц, зайцев, оленей или другого зверя. Но местные охотники главным образом охотятся на лисиц.
— Не знала, что здесь есть охотники. — Какой-то прохожий задел Мередит плечом, и она чуть не выронила кактус. — Послушайте, — сказала она, — у меня заняты руки, и вообще я не в курсе дела…
— Бамфордское охотничье общество, — пояснил молодой человек с мрачным видом. — Подпишитесь здесь, и все! — Он ткнул в Мередит папкой. Довольно грязный лист бумаги, прикрепленный к папке зажимом, покрывали неразборчивые подписи; сбоку, на веревочке, болтался огрызок карандаша. — Если нам удастся запретить охоту на муниципальных землях, придется им самораспуститься! Они не правы… Люди не должны заниматься кровавым спортом. Убивать зверей безнравственно. Мы все должны объединиться против них! — По заросшей, неопрятной физиономии молодого человека было ясно, что лишние разъяснения он считает напрасной тратой времени. Пока он тут стоит, он мог бы собрать целую кучу подписей!
— Я ничего не знаю о Бамфордском охотничьем обществе, — твердо заявила Мередит. Некрасивый и назойливый парень казался ей все более противным, а его поведение — просто отталкивающим. Он, видимо, заранее решил, что все люди должны непременно с ним соглашаться, поэтому не считал нужным объяснять свою позицию и то, почему другие должны поступать именно так, как он хочет.
— Вот, прочтите листовку! — Он сунул ей в руку мятый листок. — Прочитайте и подпишите петицию. Каждая подпись нам поможет. Мы им покажем! Парфорсную охоту нужно запретить!
— Возможно, вы правы, а возможно, и нет, — резко ответила Мередит. — Вопрос о запрещении парфорсной охоты никогда меня раньше не занимал. Но я решительно отказываюсь подписывать что-либо не раздумывая. Поэтому, если не возражаете, я вашу петицию пока подписывать не стану. Но листовку прочту, — пообещала она, решив, что под Рождество нужно проявить добрую волю.
— Вам что, безразлична судьба несчастных животных? — гневно поинтересовался парень. — Или вы не согласны с тем, что охота — это варварство? Разве вы не считаете, что природу нужно охранять? Вы обязаны… Вы не имеете права! Все должны подписать! — Он не сводил с нее лихорадочно блестящих глаз. В его голосе послышались властные нотки. Он ужасно не нравился Мередит, и она решила ни за что не подписывать его петицию.
— Животных я люблю, но терпеть не могу, когда мне указывают, что делать, не дав времени принять самостоятельное решение! — Мередит бесцеремонно отодвинула парня с дороги и зашагала дальше.
Тот неприятно осклабился, но потом, видимо махнув на нее рукой, побежал на другую сторону улицы — искать другую жертву. Навстречу ему с надменным видом шагала молодая женщина с густыми золотисто-каштановыми волосами. Она не была накрашена; черты лица у нее были классические — прямой нос, полные губы, красивые глаза. Она была в узких бриджах и высоких сапогах для верховой езды, на плечи накинута сильно потертая кожаная куртка. Больше всего к ней подходило слово «породистая». Данный эпитет применим в основном к собакам или лошадям, но Мередит не сомневалась, что такая дама прекрасно разбирается и в тех и в других. Чистокровная кобылка от хороших производителей.
«Неужели он настолько глуп, что не понимает… — подумала Мередит, ужасаясь опрометчивости юнца. — Сейчас нарвется…»
Но странный молодой человек все же подошел к женщине и загородил ей дорогу. Начал пылко говорить, тыча ей в нос своей папкой. Ни его слов, ни слов женщины Мередит не слышала, но вполне догадывалась, о чем речь. Представители сельской аристократии, наездники и охотники, не чураются крепкого словца. Рыжеволосая породистая амазонка так обложила парня, что тот на некоторое время буквально лишился дара речи. Затем амазонка так сильно толкнула его в грудь, что он, попятившись, ударился о дверь универмага «Вулвортс».
— Я заранее знала, что так и будет! — без всякого сочувствия крикнула ему Мередит.
Парень побагровел и бросил ненавидящий взгляд в сторону уходящей рыжеволосой женщины.
— Вот дрянь! Стерва! — прошипел он. — Ну погоди… увидишь, что будет на второй день Рождества! — Он зашагал прочь.
Попав наконец в супермаркет, Мередит забыла о назойливом юнце. В торговом зале пришлось буквально бороться за выживание. Здесь каждый был за себя. Вначале Мередит еще вежливо говорила: «Извините!», пытаясь не травмировать своей тележкой других покупателей. Но быстро поняла, что это ни к чему. Кстати, тележка оказалась своенравной: она норовила двигаться боком, как рак. Растерянность Мередит усугубляло количество товаров, выставленных на продажу. Ведь она несколько лет провела в стране, где дефицит был повсеместным явлением, а ассортимент отличался скудностью. Консульские служащие, в том числе и она, покупали продукты и одежду в специальных магазинах, куда товары привозили из-за границы, или заказывали оптом в надежных фирмах. От представшего глазам изобилия ей стало не по себе. Мередит с удивлением смотрела на заботливых мамаш, которые спрашивали малышей, что им хочется, и тут же подкладывали совсем не полезные сладости в тележку, и без того доверху заваленную покупками. Через пять минут она страшно устала, вспотела и пришла в дурное расположение духа. Кроме того, она невольно досадовала на своих соотечественников, которые не ценят то, что имеют. Она стояла в длиннющей очереди в кассу, исполненная благородного негодования. Впрочем, дурное настроение усугублялось еще и тем, что она забыла взять жидкость для мытья посуды.
— Провались все пропадом! — громко сказала она.
— Вы что-то забыли? — раздался сзади мужской голос.
Мередит обернулась с виноватым видом и увидела мужчину в очках неопределенного возраста и невыразительной внешности, который стоял за ней в очереди. На нем была длинная куртка с капюшоном. В руках он держал проволочную корзинку с довольно скромным набором продуктов.
— Если хотите, сходите за тем, что вы забыли. Я запомню, что вы стояли передо мной. — Мужчина приветливо улыбнулся.
Мередит оглянулась.
— Нет, спасибо. Вряд ли я смогу еще раз пережить такое. — Внезапно она добавила: — Здесь так много всего… они даже не понимают, как им повезло!
Мужчина улыбнулся:
— Ну почему же. Есть люди, которые понимают. Просто многим такое изобилие не по карману. Не очень весело глазеть на витрину, заваленную товарами, если у тебя нет денег, чтобы их купить.
Мередит нахмурилась. Ей показалось неуместным отделаться общей фразой. Судя по взволнованному голосу, сказанное ею задело мужчину за живое. Ему не все равно, что она ответит!
— Сейчас люди не так бедны, как несколько лет назад, — заметила Мередит. — Конечно, многие живут небогато, но сто лет назад на улицах было полно голодных…
— Некоторые до сих пор живут на улице. Конечно, не здесь, не в Бамфорде. Но в больших городах… Вы давно не были в Лондоне?
— Да, давно, — угрюмо ответила Мередит, вспомнив о ждущей ее работе в министерстве иностранных дел. — Но после Рождества придется ездить туда ежедневно.
— Попробуйте как-нибудь рано утром пройтись мимо крупных универмагов. Посчитайте, сколько там спальных мешков. — Очередь чуть подвинулась вперед. — Может, они и не голодают, — продолжал сосед из очереди, — но они чувствуют себя неудачниками. — Он поправил очки, которые так и норовили сползти на кончик носа. — Сейчас, как вы изволили заметить, у нас изобилие товаров; люди как будто довольны и могут выбирать что хотят. Пятьдесят лет назад бедность не считалась зазорной; люди делили такую участь с тысячами себе подобных. Теперь же бедных вынуждают стыдиться своего положения, как будто они сами виноваты в том, что у них нет денег, как будто бедность — их недостаток. Многим молодым людям кажется, что общество их отвергло, и они злятся. Их трудно винить.