Они остановились у «Башни» полакомиться поджаренными сандвичами. «Башня», частью оштукатуренное, частью дощатое строение, где помещались бензоколонка и танцевальный зал, стояла на прогалине, сразу по выезде из Тимоти. Хозяйничал в ней толстяк по прозвищу Рыжий Сэмми Баттс, и само здание, и шоссе на много миль в обе стороны пестрело плакатами: «Приезжайте отведать прославленной кухни Рыжего Сэмми», «Толстому Сэмми-весельчаку нет равных», «Сэмми-ветеран», «Наведайтесь к Рыжему Сэму — не пожалеете».
Когда они подъехали к «Башне», Рыжий Сэм лежал под грузовиком прямо на земле, а неподалеку от него верещала серая обезьянка не выше фута ростом, прикованная цепью к мыльному дереву. Дети выскочили из машины и рванулись к обезьянке, но она мигом прыгнула на дерево и взлетела на верхнюю ветку.
Войдя в «Башню», они оказались в длинном темном зале, — в одном его конце располагалась стойка, в другом — столы, а посредине еще оставалось место для танцев. Они уселись за дощатый стол поближе к музыкальному автомату, и жена Рыжего Сэма, долговязая и до того загорелая, что глаза и волосы ее были светлее кожи, тут же приняла у них заказ. Невестка опустила монетку, автомат заиграл «Теннессийский вальс», и бабушка сказала: «Едва услышу этот вальс, у меня ноги так и просятся танцевать». Она спросила Бейли, не хочется ли ему танцевать, но Бейли только пронзил ее взглядом. Он не унаследовал ее беспечного и жизнерадостного характера и в поездках всегда нервничал. Карие глаза бабушки блестели. Она мотала головой из стороны в сторону и делала вид, будто танцует, не вставая со стула. Джун Стар сказала: «Сыграйте такую музыку, под которую можно отбить чечетку». Невестка опустила еще одну монету в автомат, он заиграл что-то быстрое, и Джун Стар вышла из-за стола и отбила чечетку.
— Какая милашка, — сказала жена Рыжего Сэма, ложась грудью на стойку. — Пойдешь ко мне в дочки?
— Еще чего! — сказала Джун Стар. — Да я и за мильон в такой развалюхе жить не стану, — и побежала на свое место.
— Какая милашка, — повторила женщина, натянуто улыбаясь.
— И тебе не стыдно? — прошипела бабушка.
Тут вошел Рыжий Сэм и сказал жене, что хватит прохлаждаться, пора выполнять заказ. Брюки цвета хаки держались у него на бедрах, а под рубашкой, как куль с мукой, колыхалось брюхо. Он подошел к ним, уселся за ближний столик и испустил глубокий переливчатый вздох.
— Как ни крутись, все равно в дураках останешься, — сказал он и утер распаренное красное лицо грязным платком, — такие времена пошли, никому верить нельзя, — сказал он, — что, не правду я говорю?
— Да, вы правы, в прежние времена люди были куда приличнее, — сказала бабушка.
— Вот на прошлой неделе заявились ко мне два парня, подкатили на «крайслере». Машина старая, побитая, но дорогая, ну я им и поверил. Они сказали, что работают на лесопилке, и хотите верьте, хотите нет, а я отпустил им бензину в долг. Вот вы мне объясните, почему?
— Потому, что вы хороший человек, — не задумываясь, ответила бабушка.
— Да, мэм, не иначе, как поэтому, — сказал Рыжий Сэм, будто пораженный бабушкиным ответом.
Тут в зал вошла его жена: она несла пять тарелок без подноса разом — по две в каждой руке и одну на согнутом локте.
— На всем белом свете никому нельзя верить, — сказала она. — Ни одной живой душе, ну, ни единой, — повторила она и метнула взгляд на Рыжего Сэма.
— А вы читали про этого преступника, про Изгоя, который убежал из тюрьмы? — спросила бабушка.
— Он к нам как пить дать пожалует. Прослышит про нас — и пожалует, — сказала жена Сэма. — Прослышит, где хоть два цента в кассе есть, и как пить дать…