А на одной вообще спите на лавке в пригородной электричке.
И не просите меня их выбросить. Во-первых, это всё, что у меня есть из вашего прошлого и вообще вашего. Когда будущего нет, настоящего не случилось, можно присвоить только чужие воспоминания. А во-вторых, это невозможно — они придуманы мною от первой до последней, а значит, неуничтожимы. Они не выцветут, не сгорят, не утонут, оставаясь неприлично бессмертными до тех пор, пока я не перестану доставать их из рваного чёрного пакета и выкладывать на стол по одной. А значит, долго. Очень долго.
Про заек
Однажды бесценный М. подарил мне стихи Йейтса. Будь на моём месте другая, неприятная, женщина, могла бы придраться — почему не свои? Я не такая. Вот если бы он ювелирный ограбил — так что, и колечко бриллиантовое мне подарить нельзя, раз не его? Ерунда какая. А стихи вот:
Он сказал, это о нас. Литературный перевод тёмен, но если заглянуть в оригинал, смысл кристально ясен.
«Одна была красива, две или три очаровательны, но всё это напрасно, потому что трава не может забыть след зайчика, который проспал на ней до утра». Он зайца любит, понимаете? Белого.
Я была сражена и в ответ подарила фильм «Заяц над бездной». Правда, не уверена, что он посмотрел, но неважно, главное, чтобы знал: эти прекрасные большие пальцы — его. Фильм безусловно о нас, там Брежнев женится на английской королеве, и как точней описать историю нашей виртуальной близости, я не знаю. Попытка снять «кустурицу» на молдавском материале, конечно, заслуживает минуты молчания, но сценарий многое извиняет, хотя бы финальным диалогом:
«— Лёня загадку рассказал: «Если зайца загнать на самый край обрыва, он прыгает в пропасть и смеётся». И чего? Чего он смеётся?
— Свободный стал, вот и смеётся».
Много сейчас думаю о взрослой любви, о способах её выражения. Поляки говорят, будто камни жуют, заметил Дюма, — так это он не слышал, как объясняются в любви взрослые люди. Мучительная аккуратность: как бы не пообещать лишнего, не потерять лицо, не показать себя зависимым, не отрезать пути отступления. Если коротко, всё примерно сводится к фразе: «Не хочу сказать, что я без вас не могу, — я без всего могу, — но очень не хотелось бы». Вроде как зрелость обещала нам свободу, а научила только обходиться без всего.
Мне же кажется, что жизнь стоит тратить только на поиски того, без чего не можешь: города, человека, если угодно — платья или дома. А как найдёшь — непременно брать, а не учиться без этого обходиться. От остального же избавляться. В уютных южных городах часто происходит восхитительный круговорот вещей: каждый день на улицу выставляют почти новые столики, комнатные цветы, диванчики, пылесосы и книги. И буквально через час всему находится хозяин, который с новым креслом чуть приближается к своему представлению о правильном доме. И стоит ли горевать о городах и людях, которых покидаешь, они же не старая мебель, обязательно пригодятся кому-то для счастья.
И даже если не получится никого найти взамен, всё равно останутся светлый, почти пустой дом и заяц, умеющий смеяться над пропастью.
Эпилог
Три белых чашки были у меня, три белых чашки.
Первую я подарила самому близкому другу, но разозлилась на него и разбила. А потом купила ему новую, точно такую же. Я хотела, чтобы чашка осталась бессмертной, и она осталась, а он не сумел.
Вторая раскололась в ресторане. Мужчина, который нравился мне до обморока, сидел напротив, и я, в конце концов, протянула руки и потрогала его ладони. В зале никого, кроме нас, но с барной стойки вдруг упала чашка и разлетелась на куски. А кроме этого между нами ничего не было.
А третья случилась прошлым летом.
От этого человека я хотела только одного: увидеть его. Как удивительно истончаются и истрёпываются желания… или нет, наоборот — как они скручиваются в тугой жгут. Поначалу хочешь всего — ухаживаний, заботы, близости, но когда долго не получается, выкристаллизовывается одна мучительная необходимость: посмотреть. Увидеть его живым, убедиться, что он точно существует, успокоиться рядом с ним, придержав своё сердце, попасть в его ритм — а он медленней моего, я знала. Была уверена, хотя до того мы не виделись ни разу.