Итак, ранним весенним утром я ехал на работу и любовался ногами моей попутчицы. И еще колготками, потому что на них был замысловатый треугольный орнамент. Я не сразу посмел взглянуть в лицо обладательнице колготок. И лучше бы вообще этого не делал. Однако я взглянул.
Впечатление, прямо скажем, было неоднозначным. Передо мной сидела девушка лет восемнадцати — двадцати. Этакая карточная пиковая дама: темные прямые волосы, длинная челка, совсем закрывавшая брови, ресницы, густо накрашенные тушью так, что, казалось, глаза глядели зловеще откуда-то из глубины; губы, напротив, были бледны, поэтому на лице обозначались только глаза, и смотрели они в упор без всякой тени смущения. На юном лице не было ни одной морщинки, а вот шею пересекали две параллельные полоски, чуть заметные в тусклом свете. На ней была черная короткая куртка из какого-то искусственного материала. От капюшона шли две черные ленточки, которые на уровне груди переплетались в аккуратный узел. Чуть выше узла вырисовывался кулон на серебряной цепочке с изображением древнеегипетской символики. Из-под длинных волос сползали провода плеера, уходившие в глубину темной сумочки, украшенной аппликацией в виде креста фаллической формы.
Наверное, внешний вид девочки мог бы вызвать у меня если не смех, то хотя бы улыбку, но мое внимание приковали ее серьезные жгучие глаза. Я потом так и рассказывал знакомым: «Ее взгляд прожигал меня насквозь».
Моя бесцеремонность вывела из терпения юное создание, и ранее плотно сжатые губы чуть скривились в ехидной усмешке. Глядящие из глубины ночи глаза, как лазером, прожгли во мне несколько дырок, а низкий голос произнес ласково, но презрительно:
— Ты что уставился, придурок? Скоро совсем под юбку залезешь.
— Простите, — сконфузился я. — Дурацкая мужская привычка.
Люди в маршрутке разулыбались, а старик, сидящий рядом, понимающе кивнул:
— Весна, весна… Эх, мне б твои годы!
Мне не было стыдно. Я же не замышлял что-либо плохое, однако всю оставшуюся часть дороги чувствовал себя не в своей тарелке. Я вышел на «Гостинке». Девочка, к моей досаде, поступила так же. Сделав вид, что меня больше не интересуют ее колготки, я пошел в свой родной «пед». Всю дорогу мне казалось, что черные глаза преследуют меня. И на работе я не мог забыть того странного впечатления, которое оставил во мне образ девушки. Я даже попытался описать ее своим сослуживцам. «Это готы, — заметил небрежно Игорь, наш аспирант, из-за своего монитора. — Их манера». «Кто такие готы?» — удивился я, но мне не ответили. Не долго думая, я включил компьютер, залез в Интернет и уже через десять минут знал о готах если не все, то многое.
Я работал в вузе, где преподавал русскую литературу XIX века. Этим и жил. Мне доставляло удовольствие копаться в классических текстах, выискивая в них, казалось бы, незначительные детали, которые еще не были замечены исследователями и пущены в научный оборот. Мой принцип анализа был прост: у настоящего писателя нет ничего случайного, любая деталь может неожиданно «вытащить» идею всего произведения, ее надо лишь связать с характером и биографическими данными автора, тогда раскроются мотивация и внутренняя форма используемого приема, тогда книга наполнится новым смыслом и, словно лунный свет в ночи, заворожит вас. Своими находками я щедро делился со студентами. Они удивлялись тому, как самим до сих пор не приходили в голову столь очевидные вещи, и, что там скромничать, от этого мои лекции были очень популярны, и мне никогда не приходилось заботиться о наполняемости аудитории. Я жил ради студентов: отдавал им всю мою энергию и любовь, а взамен получал то же самое в виде ответного тепла. А если я чувствовал тепло, это значило, что занятие прошло успешно.
В тот день я рассказывал о Константине Батюшкове. После общих мест о том, что нового внес Батюшков в русскую литературу, я обратился к стихам и вдруг почувствовал себя неуютно. Что-то не ладилось сегодня в моем выступлении, будто отсутствовала общая концепция и все факты жили сами по себе. А еще что-то не так было с аудиторией, что-то мешало мне. Я сбился с мысли и замолчал, потом вышел из-за кафедры, подошел к передним рядам и все понял: из глубины помещения на меня смотрели темные готские глаза.
Неожиданная искра прозрения сверкнула в моем мозгу, и я начал говорить совершенно не то, что набросал в конспектах:
— А знаете, мироощущение Константина Батюшкова очень близко современной молодежной субкультуре готов. Могу перечислить чем. Это и романтично-депрессивный взгляд на жизнь, использование сюжетов, связанных со смертью и умиранием, неагрессивность и интеллектуализированность поэзии. Конечно, он не красил губы и ногти черным, не выбеливал лицо. Ему не требовалось изображать трагедию: судьба его и без того трагична, ведь фактически половину жизни он провел, созерцая смерть, в совершенном беспамятстве.