— Что будем пить? — спросил я мою даму и, не дожидаясь ответа, заказал два зеленых чая.
Она удивленно посмотрела на меня:
— Может быть, все-таки пиво?
— Нет, чай, — ответил я. — Зеленый, с сахаром и лимоном.
Она было обиделась, но стерпела.
— Меня зовут Олег Романович, для друзей — Орф. Может, и ты назовешь свое имя? А то неудобно как-то.
— Я знаю, как тебя зовут. А разве ты не запомнил меня, я уже полгода на твоих лекциях.
— Да вот я больно уж невнимателен. Если бы ты не назвала меня придурком, то вообще б не обратил на тебя внимания.
Она улыбнулась:
— А мои ноги ты запомнил? Тебе нравятся мои ножки? — она встала из-за стола и продемонстрировала их, чуть приподняв юбку и выжидающе глядя на меня.
Я никак не отреагировал. Просто молча смотрел на нее, задумавшись о чем-то своем. Так и не дождавшись комплимента, она села и примирительно спросила:
— Хорошо, как бы ты хотел меня называть?
— А вот этого не надо. Так обычно говорят проститутки.
— Ты-то откуда знаешь? — хитро прищурилась моя собеседница. — Неужели заказывал?
— Нет, читаю много.
— О проститутках?
— Вообще о жизни. Что-то ты совсем распоясалась.
— Ну, ладно-ладно. Я — Танчулпан, по-русски Таня. Кто-то собирался показывать марки. Я не думаю, что нас обслужат мгновенно. Давай пока посмотрим.
Я раскрыл уже видавшую виды кожаную папку и достал заветный кляссер, как вдруг зазвонил мобильник.
— Папа, привет! — это была дочка. — Ты сегодня зайдешь к нам?
— Нет, ты же знаешь, я пишу докторскую. Сегодня некогда.
Она вздохнула:
— Знаю. А может, сходим в Макдоналдс?
— Что там делать? Есть американскую отраву? Давай лучше в субботу сходим в парк.
— Ну давай, — обрадовалась дочка.
— Ладно, до встречи, пока-пока!
— Па-ап!
— Да, что?
— Когда я вырасту, поеду в Москву и куплю тебе марку с Пушкиным 37-го года. С такими зубцами, как ты говорил. Помнишь?
Я улыбнулся:
— Да, моя родная, помню. Спасибо тебе!
— А когда ты допишешь свою докторскую?
— Не знаю. Уже скоро, наверное.
— И тогда мы будем жить вместе?
— Да, конечно! Ну, пока-пока!
— Быстрее бы… До свидания, пап!
Разговор прекратился. Я молча наблюдал, как Таня-Танчулпан вопрошающе сверлила меня пронзительным готским взглядом. Наконец она не выдержала:
— Что, дочка?
— Да, — ответил я неохотно. — К сожалению, мы почти не видимся.
— Я догадалась. Такие, как ты, живут в разводе.
— Почему это? — обиделся я. — С чего это ты так решила?
— Я наблюдательная. Сама росла без отца. Большая дочка-то?
— Большая, уже в пятом классе. И любит меня очень.
— Меня тоже любили. Только это было давно и неправда.
— Ладно, давай не будем о грустном. Вот мой альбом. Учти, что марки для меня — вещь интимная, я их показываю только близким людям. Но тебе как-то удалось влезть в доверие, и захотелось поделиться сокровенным. Ты не возражаешь, если я сяду рядом?
И неожиданно для себя я поведал совершенно незнакомой девочке печальную историю, ту, которую никогда никому не рассказывал.
— Посмотри, это Пушкин 37-го года. Представляешь (я говорил вам на лекции), гибнет великий поэт, а через 100 лет вся страна празднует день его убийства. Бред какой-то! На самом-то деле не повод для веселья. Разумеется, это день памяти, день скорби. Но зачем устраивать пляски на костях? Только у нас, наверное, поминки могут завершиться дискотекой.
Ну да ладно, Бог им судья — тем, кто все так придумал. Но как повезло филателистам! Были выпущены памятные марки коммеморативные, как их называют коллекционеры. Вот блок с двумя марками в 10 и 50 копеек, изданный к открытию Всесоюзной Пушкинской выставки в Москве, в почтовом отделении он гасился специальным штемпелем. Было выпущено также шесть марок разных номиналов. На одних, как ты видишь, изображен Пушкин с известной гравюры Райта, а на других — знаменитая скульптура, выполненная Опекушиным.
— А зачем тебе столько одинаковых марок? — спросила девушка.
Я улыбнулся.
— Посмотри внимательней. На самом деле они разные и отличаются в основном или сортом бумаги, или количеством зубцов. Собрать все разновидности очень трудно. Представь, марки этой серии выпускались и на простой, и на мелованной бумаге, с линейной и с гребенчатой зубцовкой.