После свадьбы все изменилось. Когда я попытался вернуться к прежним занятиям, то с удивлением обнаружил, что мои увлечения супругу нисколько не интересуют и даже скучны ей. Мои занятия требовали уединения и покоя, и жене стало недоставать внимания. Ее влекло общество, ей хотелось ежедневного праздника — и вдруг понеслась бесконечная череда гостей-подружек, дней рождений и прочих застолий, в которых мне тоже приходилось участвовать. После очередного похмелья я начинал осознавать, что жизнь проходит напрасно, что ничего еще не сделано значительного, чтобы можно было предаваться безудержному веселью. Но следующая вечеринка уносила еще кусочек моей жизни, обращая в прах мечты о большой науке. Увлечение марками тоже пришлось оставить: на них не было ни времени, ни денег.
Трудности возросли, когда родилась дочка. Я люблю своего ребенка, и был совершенно счастлив, когда она появилась. Вот теперь, думал я, у нас будет настоящая семья, и заживем мы совсем по-другому. Как же я ошибался!
В 1998 году случился знаменитый дефолт, унесший накопления простых граждан, в том числе и сбережения нашей семьи.
— Где твои деньги? — спрашивала моя любимая, а я ничего не мог ответить и чувствовал себя полным ничтожеством.
И тогда я продал марки — те, которые собирал еще мой отец. Продал за бесценок. И что купил на вырученные деньги? Купил ей кольцо к 8 Марта и еще цветы. Она была счастлива ровно один день. Словно выглянуло на секунду солнышко в ненастную погоду, и снова все заволокло тучами.
А потом неожиданно умер мой папа, и только спустя некоторое время после его похорон я осознал всю тяжесть утраты: я понял, что не к кому больше пойти и поделиться своими радостями и заботами, некому больше звонить, для того чтобы изложить проблему и попросить совета. Я понял, что никто уже не порадуется так искренне и заинтересованно моим успехам. Мои маленькие достижения в науке никому, кроме меня, теперь уже не нужны. С отчаянием я осознал, что предал отца в тот самый момент, когда продал подаренные мне марки. Я бросился было вернуть их, но было поздно: цены взлетели, а подбор качественного материала на филателистическом рынке требовал времени и терпения. Представь себе, за восемь лет я смог вернуть лишь три четверти своего собрания. Вот так… С тех пор моя коллекция разбита, как разбито мое сердце, поскольку с семьей пришлось расстаться. Я вернулся к докторской, попытался наверстать упущенное и восстановить утраченное. Но вот и сейчас чувствую, что нет во мне прежнего вдохновения и юношеского задора, а главное — не вернулась еще та неосознаваемая природная гармония, уравновешенность жизни, которая и позволяет творить, унося прочь суетные тревоги. Незаконченная работа угнетает меня, связывает по рукам и ногам, ограничивает желания и возможности. Однако я точно знаю, что когда-нибудь допишу ее, поставлю заветную точку на последней странице, и тогда уже все переменится и начнется новая жизнь, в которой я буду предоставлен самому себе и смогу делать все, что только захочу.
— Например, смогу пойти в парк с ребенком, — неожиданно грубо прервала Танчулпан мою тираду, и я замолчал.
Девушка взяла в руки альбом и стала осторожно перелистывать его.
— Прости меня за «придурка», — вдруг сказала она. — Не такой уж ты и чокнутый, как прикидываешься.
— Да нет, — усмехнулся я, — не переживай, я же и сам знаю, что ненормальный, но всегда думал, что ненормальный со знаком «плюс».
— Еще с каким плюсом! — засмеялась она. — Я поймала кайф от тебя. Чуть не кончила.
Потом мы долго пили чай и просто болтали ни о чем, как старые знакомые, давно не видевшиеся и радующиеся неожиданной встрече.
— Проводи меня, пожалуйста, — попросила она, когда с чаепитием было покончено. — И я хотела бы показать тебе мою коллекцию.
Мы вышли из кафе и, помахав на прощанье Пушкину, неспешно пошли вверх по улице его имени.
— И куда же мы идем? — спросил я.
— На кладбище, разумеется, — небрежно бросила она. — Ты же связался с готкой.
Она посмотрела на меня, хитро прищурившись, выжидая мою реакцию.
— Да вообще-то я ни с кем не связывался.
— Тогда какого черта я слушала твою историю?
— Ну, хорошо, — согласился я. — На кладбище так на кладбище. И как мы идем?
— По улице Пушкина.
— Разве может улица Пушкина вести на кладбище? — удивился я.
— Не знаю, но весь путь туда связан с его именем. Мы шли молча под ярким весенним солнцем, думая каждый о своем. Миновали ресторан и клуб «Пушкин», торгово-сервисный комплекс «Пушкинский», за домом № 37 свернули на улицу разбойника Степана Разина, затем на улицу анархиста Бакунина и наконец очутились возле центральных ворот мусульманского кладбища.