— Поклонитесь матушке да попросите ее, чтоб она меня простила, как вы, и зовите иногда в гости Марженку — она хорошая, — просила Мадла, готовясь в путь.
— Я все это выполню, а ты не забудь мне весточку прислать, как ты добралась и как устроилась. Найдешь бедняжку Вавржинека — будь ему матерью; он был своевольным мальчиком. А этому Гаеку передай от меня привет.
— А он знает вас?
— Да как же ему не знать, когда я с ним в Градец ездила! Я пряжу отвозила и не знала, куда сунуться, так он послал со мной сына, славного такого подростка, тот довел меня до города. Скажи ему только — мол, Неедлая из Есенице шлет ему привет, так... Не забыли ли мы чего? Подумай-ка. Есть ли у тебя какой-нибудь ножичек? На тебе мой, он понадобится, как соль; батюшки, а соль-то чуть и не забыли! Ну, а еще что? Думай! Бетка, возьми это!
Бета положила вещи Мадлы в корзину на спине — будто просто идет в город за покупками — и встала за дверью. Тетка и Мадленка оставались еще в горнице.
— Ну, а четки-то у тебя есть? — снова спросила тетка, лишь бы продлить прощание.
— У меня есть молитвенник.
— Что такое молитвенник? Тебе нужны четки, на тебе мои — с этими я молюсь на сон грядущий. — Старушка вынула четки из того же кармана, откуда перед этим извлекла складной нож, и подала Мадленке.
— Да что же останется вам? Боже, вы все мне отдаете!
— Бери, бери, я же могу взять те, с которыми хожу в костел.
Положив руку на плечо Мадленки, старушка опустила другую в глиняную кропильницу, что стояла у двери, и затем трижды перекрестила девушку.
— Да сопутствует тебе господь бог, и да оберегает он тебя от всего этого, чтоб вернулась ты такою же, какой уходишь.
С этим благословением проводила старушка через порог дочь своего брата, которую любила, как собственную, и долго смотрела еще ей вслед, пока за ней не захлопнулась калитка; тогда она вернулась в горницу, загасила лучину, открыла ставни и, опустившись на колени у окна, сложила руки и стала молиться.
Скоро стал слышен голос не одного уже, а многих жаворонков; утренняя заря разлилась по небу, и золотые лучи солнца озарили темные громады Кладненского взгорья. Деревня стала оживать, но Мадленка с Бетой были уже далеко.
Бетка, наверно, уже десятый раз вскакивала с лавочки перед корчмой в предместье Яромержа, думая, что едет Гаек; они сидели там целый час, а возчика до сих пор не было.
— Я как на иголках, Бетушка, не пропустили ли мы его?
— Какое пропустили, ведь мы тут у самой дороги сидим; мимо нас и мышь не проскочит. Вы только не бойтесь, Мадла, здесь нас никто не знает, и искать нас тоже никто не будет.
— Как знать, ведь наши уже увидели, что меня нет, как бы за мной не послали.
— И пусть посылают; хозяйка скажет вашим родителям, что отправила вас в Рыхнов к тетке, чтоб у вас горе от сердца немного отлегло. Она скажет матери только через несколько дней, куда вы ушли. А там пусть себе ищут на здоровье.
— А ты, Бетушка, не проговоришься, если вдруг мельник...
— Да я лучше язык себе отрежу, — перебила ее Бетка, — чем хоть словечко промолвлю о вас этому злодею! Не знаете вы Бетку! Пусть себе расспрашивают; да я их вокруг пальца обведу, как маленьких, запутаю, а узнать они ничего не узнают. Ведь это я сказала хозяйке: если вы силком отдадите девочку этому плешивому антихристу, она и до свадьбы не доживет. Золотая моя Мадла, я уж стара и всего лишь служанка, но и я бы за него не пошла, как же вам-то за него идти, такой красавице! Жаль было бы вас отдать такому уроду безобразному — ведь нос-то у него как башня, глаза как у оборотня, прямо так и норовит проглотить человека. Да если бы еще хоть что-нибудь хорошее было, а то ведь, прости господи, дьявольское отродье. На нем после смерти бесы пахать будут!
— Что ты, Бетушка, не говори так. Я, хотя и могла бы хулить его, зла ему не желаю, только бы он меня в покое оставил.